Он смотрел на меня, его лицо ничего не выражало.
– Ты закончил?
Я отпустил его, и он отступил, оскалив зубы.
– Тогда скажи, что я ошибаюсь, – произнес я.
– Я скажу тебе больше, – закричал он. – Я понимаю, что ты всю жизнь верил, будто все зло в мире совершаю я. Но есть новости, папа. В этот раз ты ошибаешься.
Медленно достав кое-что из кармана, я сунул ему в руку. На его ладони лежал окурок марки «Мерит».
– Тогда не надо было оставлять свою визитку.
В определенный момент, когда огонь выходит из-под контроля, нужно только стоять в стороне и ждать, пока он перегорит сам. Надо отойти на безопасное расстояние к подветренному склону и смотреть, как здание поглотит само себя.
Дрожащая рука Джесси поднялась, и окурок скатился на пол к нашим ногам. Он закрыл лицо руками.
– Я не мог его спасти. – Слова вырывались откуда-то из глубины его тела. Он ссутулился и опять стал мальчиком. – Кто… кто тебе сказал?
Я понял, что он спрашивает, придет ли за ним полиция. Рассказал ли я об этом Саре.
Он просил, чтобы его наказали.
Поэтому я сделал то, что должно было его сломать: я обнял его, и он заплакал. Его плечи были шире моих. Он был на полголовы выше меня. Я не помнил, как он превратился из пятилетнего мальчика, который не мог быть донором, в такого мужчину, и в этом была проблема. Как могло случиться, что мысль о том, что он не может спасать, перешла в мысль, что он должен разрушать? Кто виноват: он или родители, которые не убедили его в обратном?
Я сделаю все, чтобы пиромания моего сына прекратилась здесь и сейчас, но я не расскажу об этом ни полиции, ни своему начальнику. Возможно, это непотизм, возможно, глупость. Возможно, Джесси не так и отличается от меня, и огонь – это средство доказать себе, что он способен управлять хоть чем-то неуправляемым.
Дыхание Джесси стало спокойнее, как когда-то, когда он был маленьким и я относил его наверх, если он засыпал у меня на руках. Он забрасывал меня вопросами: «Что такое шланг на два дюйма? А на один дюйм? Как моют пожарные машины? А тот, кто отвечает за насосы, может водить машину?» Я понял, что не могу вспомнить, когда он перестал задавать вопросы. Но я помню ощущение, будто что-то потерял, словно утрата детского восхищения может вызывать такую же фантомную боль, как ампутированная нога.
Кемпбелл
Врачи ведут себя в роли свидетелей по-особенному: каждым словом и жестом они демонстрируют, что, пока дают здесь показания, пока вы их тут держите, в больнице могут умереть пациенты. Честно говоря, это меня раздражает. Я не могу сдержаться, прошу перерыва, чтобы сходить в туалет, наклоняюсь завязать шнурки, размышляю и наполняю свои вопросы многозначительными паузами. Короче, делаю все возможное, чтобы задержать их еще на несколько секунд дольше.
Доктор Шанс не был исключением. С самого начала он всем своим видом показывал, что спешит. Он так часто смотрел на часы, будто боялся опоздать на поезд. Только в этот раз Сара Фитцджеральд точно так же хотела, чтобы он поскорее покинул зал заседаний. Потому что пациентом, который ждал его и умирал, была Кейт.
Радом со мной тело Анны излучало жар. Я встал и продолжил задавать вопросы. Медленно.
– Доктор Шанс, были ли вы уверены в успехе лечения, когда Анне приходилось быть донором?
– Когда речь идет о таком заболевании, как рак, ни в чем нельзя быть уверенным, мистер Александер.
– Вы объясняли это Фитцджеральдам?
– Мы тщательно объясняли все опасности, потому что при лечении одной болезни поражаются другие системы организма. То, что мы используем при одном лечении, позже может обернуться против нас. – Он улыбнулся Саре. – Нужно сказать, что Кейт – невероятная девушка. Никто не думал, что она доживет до пяти лет, а сейчас ей шестнадцать.
– Благодаря ее сестре, – заметил я.
Доктор Шанс кивнул.
– Не у многих пациентов есть и сильное тело, и идеально совместимый донор.
Я встал, сунув руки в карманы.
– Расскажите, пожалуйста, суду, что подтолкнуло Фитцджеральдов прийти на консультацию в центр генетической диагностики провиденской больницы и зачать Анну.
– Когда протестировали их сына и оказалось, что он не может быть донором, я рассказал Фитцджеральдам об одной семье, с которой работал. Они протестировали всех детей, однако никто не смог быть донором, но когда во время лечения мать забеременела, родившийся ребенок оказался идеально совместимым донором.
– Вы посоветовали Фитцджеральдам зачать генетически запрограммированного ребенка, который должен был стать донором для Кейт?
– Совсем нет, – оскорбился доктор Шанс. – Я просто объяснил, что, даже если никто из существующих детей не может быть донором, это не означает, что другие дети не будут совместимы.
– Вы объяснили Фитцджеральдам, что этот генетически запрограммированный идеальный донор должен будет находиться рядом с Кейт на протяжении всей ее жизни?
– В тот момент речь шла только о переливании пуповинной крови, – ответил доктор Шанс. – К последующим процедурам прибегли, когда это не помогло. И только потому, что была высокая вероятность положительного результата.
– То есть, если завтра ученые изобретут способ лечения рака, когда, чтобы вылечить Кейт, Анне придется отрезать голову, вы порекомендуете такое лечение?
– Конечно, нет. Я бы никогда не рекомендовал лечения, которое подвергло бы риску жизнь другого ребенка.
– А разве не это вы делали в течение последних тринадцати лет?
Его лицо напряглось.
– Ни один из курсов лечения не имел серьезных и длительных отрицательных последствий для здоровья Анны.
Я достал из портфеля документ и передал его судье, а потом доктору Шансу.
– Прочитайте, пожалуйста, отмеченный абзац.
Он надел очки и прокашлялся.
– «Я понимаю, что анестезия несет потенциальный риск. Побочные эффекты: реакция на медикаменты, воспаление горла, поражение зубной ткани, повреждение голосовых связок, незначительные боли, снижение восприятия, головные боли, простуды, аллергическая реакция, пребывание в сознании во время общего наркоза, желтуха, кровотечение, повреждение нервов, тромбоз, сердечный приступ, повреждение мозга, паралич или потеря жизни».
– Вы знакомы с этой формой, доктор?
– Да. Это стандартная форма, которую заполняют перед операцией.
– Вы можете сказать, кому делали эту операцию?
– Анне Фитцджеральд.
– А кто подписывал форму?
– Сара Фитцджеральд.
Я развернулся на пятках.
– Доктор Шанс, анестезия может серьезно навредить здоровью или даже лишить жизни. Это довольно серьезные побочные эффекты.
