Так прошел час. Горы крабовых панцирей и креветочных очистков на столах становились все выше, а гости все чаще откидывались на спинки стульев и, испустив довольный вздох, передавали по кругу стаканчик с зубочистками. Внутри пожарной станции Джон Биллингсли возился со своей мороженицей, которая завершила свою полезную работу как раз к тому моменту, когда кто-то начал рассказывать о наших с Эймосом подвигах на пожаре в церкви.
Парни то и дело смеялись. Один из наших приятелей довольно талантливо изображал, как я бежал к церкви в кислородной маске и сапогах, которые были велики мне на два размера, другой показывал, как Эймос пытался вышибить ногой дверь. Пока остальные хохотали, Мэгги, Аманда и еще несколько женщин раздали нам пластиковые ложечки и полистироловые тарелки с восхитительным персиковым мороженым.
Я смеялся вместе со всеми. Фальшивая улыбка на моем лице ни у кого не вызвала подозрений, но мой взгляд был неотрывно прикован к Мэгги, которая занималась тем, что убирала со столов и мыла машину для мороженого. Она старательно делала вид, будто ей хочется помочь, хочется быть полезной, но я слишком хорошо ее знал, и мне было ясно – Мэгги сдерживается из последних сил. А когда силы у нее закончатся, может произойти все что угодно. В лучшем случае Мэгги просто разревется, в худшем… в худшем случае дело могло закончиться настоящей истерикой.
Решительно отодвинув от себя миску с недоеденным мороженым, я поднялся и, взяв Мэгги под руку, пошел с ней в обход магнолии к небольшой травянистой лужайке, которая спускалась к утиному пруду мистера Картера. Там было прохладнее, да и на открытом пространстве лучше чувствовался ветер. Чем дальше мы отходили от столов, тем глубже, ровнее становилось дыхание Мэгги. К тому моменту, когда мы дошли до берега пруда, владевшее ею напряжение почти схлынуло, мышцы расслабились, а морщинка на лбу исчезла. У воды мы остановились и стали смотреть, как, огибая черепах, скользят по поверхности пруда утки, а в камышах у берега кормятся несколько упитанных карпов.
Минут через десять на берегу появились Аманда и Эймос, который нес на плече неразрезанный арбуз. Еще минут десять мы стояли возле пруда вчетвером и молчали, но наше молчание не было тягостным. Нам просто не было нужды говорить. Возможно, способность понимать друг друга без слов и есть свидетельство истинной дружбы.
Лет двадцать назад мистер Картер посадил на берегах пруда два десятка плакучих ив. Сейчас они выросли, и их густые ветви – длинные и гибкие – опускались к самой воде, как волосы Рапунцель. В конце концов мы присели в тени ближайшего дерева; я прислонился к толстому стволу, Мэгги опустилась на траву между моих согнутых в коленях ног и привалилась спиной к моей груди. Эймос снял арбуз с плеча, наре́зал своим складным ножом толстые ломти и раздал нам. Сам он вгрызся в самую середину арбузного ломтя, так что сладкий сок ручьями потек по его подбородку. То же самое сделала и Мэгги; прожевав, она откинула голову назад и выплюнула косточки в воду.
Глядя на противоположный берег пруда, Эймос сказал:
– Федералы назначили меня ответственным за расследование. Сейчас все наши агенты ищут этих парней и, я думаю, скоро найдут. Это не так уж сложно – у нас есть и их фотографии, и приметы. Но пока мы не знаем, где они прячутся, и даже когда узнаем, мы ничего не можем сделать, поскольку с формальной точки зрения они никаких преступлений не совершили. Я хочу сказать – у нас нет против них никаких улик, кроме свидетельских показаний Мэгги. Ее слова против их слов… Мы можем их допросить, но не имеем законных оснований задерживать. И еще одно… – Эймос вытер лицо, закрыл глаза и добавил с неподдельной болью в голосе: – Недавно я узнал, что Антонио и Феликс вышли из тюрьмы еще два года назад – за три дня до того, как Аманду похитили, изнасиловали и привязали к дереву в лесу.
После этих слов мы еще некоторое время сидели молча, но я чувствовал растущую тяжесть в груди. Эймос обнял за плечи Аманду, на которую, в отличие от меня, это сообщение не произвело особого впечатления. По-видимому, она уже знала то, о чем только что рассказал нам Эймос.
– Через неделю после похищения, – добавил мой друг, – пастор Джон получил из Чарльстона открытку, на которой была изображена сельская церковь, очень похожая на ту, которая стояла когда-то не так далеко отсюда. На обратной стороне кто-то нарисовал дерево и привязанную к нему человеческую фигурку.
– Ты считаешь, что мне следует перевезти Мэгги в город? – спросил я.
Эймос пожал плечами.
– Трудно сказать. Преступники мыслят не так, как обычные люди.
Я поднялся и, подойдя к пруду, наклонился, чтобы сполоснуть руки. Стряхнув с пальцев капли воды, я вытер их о джинсы, потом вырвал торчащий из воды стебель тростника и принялся ломать на мелкие кусочки.
– Ты думаешь, они вернутся? Я имею в виду – в наши края?
– Полицейский во мне уверен, что нет, – проговорил Эймос, явно стараясь меня подбодрить. – Скорее всего, сейчас они бегут куда глаза глядят. Мне уже приходилось сталкиваться с уголовниками, которые не сдерживали клятв, даже если речь шла о мести… – Он немного помолчал и поглядел на Аманду. – Но как человек и муж этой леди я сомневаюсь…
Мэгги вскинула голову и взглянула на него.
– А кому ты больше веришь, полицейскому или мужу?
– Я верю… – Эймос снова посмотрел на Аманду и положил руку ей на плечо. – …Я верю тому, кто любит.
Мы еще немного помолчали, потом я сказал:
– В таком случае я буду держать Папин «винчестер» под рукой…
По дороге домой Мэгги все больше молчала. Мне тоже не хотелось разговаривать.
Остановив фургон перед амбаром, я вышел, сказав, что хочу проверить дом. Когда я поднялся на заднюю веранду и вошел в кухню, на телефоне мигала красная лампочка автоответчика, сигнализируя о поступившем сообщении. Я нажал кнопку воспроизведения и, убавив громкость, наклонился к динамику. Звонил мистер Сойер из Центра усыновления. Он сообщал, что комиссия вынесла решение и что в ближайшие пару недель мы получим по почте официальный ответ.
Прослушав сообщения, я нажал клавишу «Стереть» и, выйдя из дома, направился к почтовому ящику.
Ящик был пуст.
Я тоже чувствовал себя опустошенным.
Глава 30
К середине недели я окончательно осознал причины беспокойства, от которого мне никак не удавалось избавиться. Во-первых, мне не нравилось, что мы с Мэгги вынуждены ютиться в амбаре, словно какие-то бродяги. Во-вторых, меня тревожило состояние ее здоровья. В-третьих, я никак не мог разобраться, что же творится вокруг нас, и лишь в одном я был уверен – в том, что с каждым днем ситуация становится хуже, а не лучше. Но самым паршивым – тем, что заставляло меня просыпаться по ночам в холодном поту и бессвязно бормотать нелепые оправдания, – была ложь. Да, та самая тщательно отредактированная ложь, которую я преподнес Мэгги в виде рукописи. Она разделила нас. С каждым днем Мэгги держалась все холоднее, все отстраненнее, и я не раз ловил себя на том, что обдумываю… нет, не то, что́ я написал в своей рукописи, а чего не написал.
