Потом мы вернулись в дом. У дверей детской Мэгги ненадолго задержалась, но заходить внутрь не стала. Приоткрыв дверь, она долго стояла на пороге, потом двинулась дальше. Она обошла весь дом, оглядела мой барабан на каминной полке и прочла несколько писем от моих студентов. Из дома Мэгги направилась в хлев и, усевшись на подстилку прямо посреди стойла, почти целый час весело смеялась, пока Пинки и дюжина ее отпрысков поочередно атаковали ее, требуя, чтобы им почесали за ухом. Это было очень приятное, хотя и довольно пахучее развлечение.
Довольно скоро мне стало ясно, что наши с Мэгги биологические ритмы разошлись достаточно далеко. В больнице она привыкла спать сутками, тогда как я приспособился спать всего по три-четыре часа за ночь. Я также обнаружил, что Мэгги хочется постоянно чувствовать меня рядом, держать меня за руку, класть голову мне на плечо и так далее. Казалось, она боится расстаться со мной даже на минуту. Это, конечно, было не слишком удобно, но я не имел ничего против.
Надо сказать, что история Мэгги сделала ее своего рода знаменитостью. Газеты и телевидение подняли большой шум по поводу ее «воскрешения из мертвых». Первое время мне еще удавалось водить репортеров за нос, но в начале февраля они отыскали наше убежище. Уединенное расположение и отдаленность нашей фермы перестали нас защищать, и внимание прессы стало по-настоящему навязчивым. Репортеры требовали интервью. В конце концов я позвонил Эймосу, и он обещал помочь. В один из дней мы собрали на нашей задней веранде несколько десятков репортеров и устроили что-то вроде пресс-конференции, которая продолжалась почти три часа. На протяжении всего этого времени Блу лежал у Мэгги в ногах и предостерегающе скалил зубы, Эймос присматривал за порядком и следил, чтобы репортеры задавали вопросы строго по очереди. Когда я понял, что Мэгги устала, я сделал Эймосу знак, и он, поднявшись, попросил журналистов и телевизионщиков очистить веранду. Никто не возражал – внушительные размеры его бицепсов и туго натянутая на широкой груди рубашка вызвали почтение даже у репортерской братии.
Вечером мы увидели себя в шестичасовых телевизионных новостях, а в воскресенье отправились домой к Эймосу, чтобы вместе с ним, его женой Амандой и Маленьким Диланом, которому очень нравилось сидеть у меня на коленях, посмотреть посвященный Мэгги часовой спецвыпуск.
На следующее утро, оставив Мэгги крепко спать, я поехал в давно закрытый кинотеатр для автомобилистов, который служил домом нашему соседу – отшельнику и мультимиллионеру Брайсу Мак-Грегору. Я не виделся с ним почти месяц, но в этом не было ничего необычного. Брайс, подобно многим чудакам, никогда не следил за ходом времени.
Но дома его не оказалось. Не обнаружив никаких следов приятеля, я доехал до Уолтерборо, купил газету, заправился и поехал домой. Увидев на первой странице раздела «Стиль» наши с Мэгги фотографии, я сунул газету под сиденье, решив, что мы достаточно знаем о собственной жизни и не нуждаемся в том, чтобы о ней нам рассказывали наемные писаки. Опыт общения с прессой, который мы получили, не привел нас в восторг, и я подумал, что Мэгги не помешало бы провести несколько дней на океанском побережье.
На следующий же день мы выехали в Чарльстон, где я снял на неделю комнату в небольшом частном пансионе на самом берегу. Когда хозяйка увидела Мэгги, у нее буквально отвисла челюсть. С отчетливым европейским акцентом, которого во время нашего телефонного разговора я у нее не заметил, она крикнула:
– Мамочка, иди скорее сюда!
На ее зов явилась полная женщина постарше, которая куталась в платок. На ногах у нее болтались пляжные шлепанцы. При виде моей жены она изумленно ахнула.
– Боже мой, это же… это же Воскресшая Мэгги!
Так мы впервые услышали, как посторонние люди называют мою жену.
История Мэгги произвела на этих двоих такое сильное впечатление, что они предоставили нам номер на верхнем этаже бесплатно. Каждое утро хозяйка сама готовила нам яйца с тостами и крепкий кофе. Неделя незаметно превратилась в месяц. Простая здоровая пища, которую подавали в пансионе, и ежевечерние долгие прогулки по песчаному пляжу укрепили организм Мэгги. Когда мы уезжали, ее тросточка уже давно пылилась в углу.
На второй неделе наших чарльстонских каникул мы отправились в один довольно известный ресторан, славившийся блюдами из рыбы и морепродуктов, который стоял на высоком обрыве над океаном. За несколько десятилетий его существования в ресторане побывало немало известных людей. К стулу, на котором сидела та или иная знаменитость, хозяин прибивал латунную табличку с именем, чтобы прочие клиенты знали, кто побывал здесь до них. Мне, к примеру, достался стул, на котором когда-то сидел Пэт Конрой
[2].
Мы уже собирались уходить, когда хозяин подошел к нашему столику и, продемонстрировав новенькую латунную табличку, спросил:
– Вы не возражаете?
Я улыбнулся, покачал головой, и хозяин при нас привернул табличку к стулу. На табличке было выгравировано имя: «Мэгги Стайлз». Полюбовавшись делом своих рук, хозяин любовно протер табличку рукавом и пригласил нас приезжать снова.
В пансион мы возвращались пешком. Мэгги захотелось посмотреть исторические кварталы Чарльстона, поэтому в своей комнате мы оказались уже далеко за полночь. Я, признаться, изрядно устал, но Мэгги чувствовала себя необычайно бодрой и возбужденной. Заглянув в ванную, я обнаружил, что она поставила ногу на раковину и собирается красить ногти.
– Хочешь, помогу? Я умею, – предложил я, но Мэгги в ответ что-то неопределенно буркнула, и я удалился. Взяв со столика журнал, я вышел на балкон, чтобы немного почитать при свете карманного фонарика, однако уже через несколько минут я услышал, как что-то железное брякнулось в раковину, и Мэгги громко вскрикнула. Отшвырнув журнал, я бросился на помощь. Распахнув дверь ванной, я увидел, что Мэгги наклонилась к зеркалу и рассматривает что-то у себя на голове. Не обратив на меня внимания, она запустила в волосы пальцы и принялась их тщательно перебирать – совсем как мама-обезьяна, которая ищет паразитов в шерстке у своего малыша. Лишь какое-то время спустя Мэгги на миг замерла, раздвинула волосы, упавшие ей на лицо точно занавеска, и взглянула на меня краем глаза.
– Скажи, это то, что я думаю? – спросила она с негодованием.
– Где?
Мэгги закатила глаза.
– Вот! Да смотри же как следует!..
Я шагнул вперед и при свете светильника над раковиной внимательно вгляделся в ее густую шевелюру.
– Ах, это… – Нащупав одинокий седой волос, я намотал его на палец и выдернул.
– Ай! – Мэгги сердито прищурилась. Я продемонстрировал ей волос и уже собирался сказать что-нибудь шутливое, но Мэгги не дала мне этой возможности. Помахав пальцем у меня перед носом, она отчеканила:
