Участники вечеринки собрались в угловом кабинете, также отделанном красным бархатом и позолотой. Пока золотоволосая греческая богиня составляла с подноса коктейли, Арлетта втиснулась на скамью между Гидеоном и Анной. Она заказала «Американо» – тот самый коктейль, который предложила ей в первый день Летиция и который оставался пока единственным, название которого она знала. Впрочем, в отличие от особняка Летиции, в клубе коктейль ей подали с блестящей, нанизанной на шампурчик вишенкой и блюдечком темных оливок.
К этому времени Арлетта уже трижды побывала в студии Гидеона и чувствовала себя в его обществе достаточно свободно. Больше того, она догадывалась, что на самом деле он не такой уж таинственный и загадочный, как показалось ей при первой встрече, и что, несмотря на свой экстравагантный цилиндр и запущенный коттедж на берегу реки, Гидеон был обычным молодым человеком, знакомство с которым ее мать могла бы одобрить.
Но вот знакомые у Гидеона были какими угодно, но только не обычными.
Анна, сидевшая справа от нее, была одета в шелковое кимоно. Она говорила довольно громко, причем главным образом о своей работе «натурной модели».
– Натурная модель? – спросила Арлетта. – А что это такое?
– Это такой человек, который раздевается догола и часами стоит неподвижно перед целой толпой молодых художников.
Глаза Арлетты удивленно расширились, и Анна рассмеялась.
– Ну а как же еще художники смогут научиться рисовать обнаженную натуру? – спросила она. – Ты только представь, каким бы был наш мир, если бы никто и никогда не раздевался перед художником. Не было бы ни Рубенса, ни Ренуара, ни Альма-Тадема
[17]. Они же не воображали своих красавиц, а писали их с натуры.
– А тебе платят за твою, э-э… работу?
– Конечно, платят. Да я бы и не стала позировать бесплатно, не так ли? Между прочим, это довольно тяжелая физическая работа. В зале обычно холодно, а ты стоишь неподвижно целый час или даже полтора. Шевелиться нельзя, к тому же иногда приходится принимать довольно экстравагантные позы. Один раз я позировала в буквальном смысле перекинув ноги через шею! – Анна снова рассмеялась. – Этакий живой претцель
[18]. Ну и намучилась же я тогда!
Арлетта не знала, что такое «претцель», однако улыбнулась и даже рассмеялась к месту.
– После этого я целую неделю не могла ходить нормально, – добавила Анна. – Хотя мне, конечно, заплатили больше обычного. Но что это мы все обо мне да обо мне… расскажи лучше о себе.
– Да мне, в общем, и рассказывать-то особенно нечего, – растерялась Арлетта.
– Че-пу-ха! – по слогам проговорила Анна. – Если я за свои двадцать четыре года чему-то и научилась, так это тому, что у каждого человека всегда есть что рассказать. Вот скажи, откуда ты приехала в Лондон?
– Я приехала с Гернси. Это остров посреди Ла-Манша.
– Я знаю Гернси. Когда я училась в школе, я однажды ездила туда летом. На Гернси мне понравилось, там было очень красиво.
От этих слов Арлетта невольно прониклась к Анне теплыми чувствами. Ей было приятно, что кто-то похвалил ее родной остров.
– Я очень рада, что тебе понравилось, – сказала она. – В Лондоне не часто встретишь человека, который хотя бы знает, где находится Гернси.
– А ты давно в Лондоне?
– Всего несколько месяцев. Я приехала в сентябре и остановилась в доме маминой школьной подруги.
– А как ее зовут? Я имею в виду подругу твоей мамы?
– Летиция Миллер.
– Конечно, я знаю Миллеров. Они живут на Абиндон Виллас?
– Ну да…
– Совершенно сумасшедшая семейка. Во всех отношениях.
– Вроде того. А ты их откуда знаешь?
– Моя мама училась в Оксфорде с мистером Миллером. Это было еще в те давние-предавние времена, когда женщины в Оксфорде были в новинку. Что касается Летиции, то она была, по-видимому, совершенно очаровательным созданием. Когда Энтони Миллер впервые появился с ней на какой-то вечеринке, все прямо рты поразевали. Из-за нее было даже несколько драк, но мистер Миллер проявил характер и не отступил. В итоге он ее и заполучил. Теперь у Миллеров куча неуправляемых детей и огромный уродливый особняк на Абиндон Виллас, вот только сам мистер Миллер появляется там раз в год по обещанию… – Анна закатила глаза. – Нет уж, со мной такого не случится, уверяю тебя. Во-первых, я не хочу иметь никаких детей. Вообще! Я хочу провести свою жизнь так, чтобы меня обожали, чтобы за мной ухаживали десятки красивых мужчин. Жить я буду в маленькой квартирке, уютной и чистой, – никакого раздутого штата прислуги, чтобы поддерживать порядок, как в этих огромных особняках, а главное, я буду независимой и не обремененной заботами. Вот такой будет моя жизнь! Меньше всего мне хочется походить на свою мать, которая уже к тридцати превратилась в старуху с погасшими глазами, живущую в доме, где полно вещей, которые необходимо чистить, и мебели, которую нужно переставлять – живущую с мужем, который относится к ней примерно так, как любой другой человек относился бы к на редкость удобному и в меру красивому платяному шкафу.
– Ставлю свой недельный заработок, что ты выскочишь замуж и родишь еще до того, как тебе стукнет двадцать семь! – вмешался Гидеон.
– Во-первых, Гидеон Уорсли, ты ничего не зарабатываешь. Ты, насколько я знаю, вообще не работаешь, – парировала Анна. – А во-вторых, это ты женишься и настрогаешь с десяток вопящих и визжащих отпрысков, которые будут медленно, но верно сводить тебя с ума. Да и жить вы будете не в Лондоне, а в каком-нибудь гигантском загородном мавзолее, где вы поселитесь, чтобы «милые крошки дышали чистым деревенским воздухом», – передразнила она неведомо кого, быть может – будущую жену Гидеона. – И в конце концов, дорогой мой, тебе все-таки придется начать работать, чтобы заработать хотя бы на виски, в котором ты каждое утро будешь топить свое горе.
Гидеон рассмеялся.
– Быть может, так оно и случится, дорогая моя Анна. Рано или поздно каждый из нас столкнется с реальностью так называемого среднего возраста и будет вынужден вернуться к основам цивилизации. Но пока этого не произошло, мы будем жить как сейчас. Мы молоды, мы свободны – что же еще нужно для счастья?.. Хватай жизнь обеими руками, живи во весь дух!.. Другое дело, когда на горизонте замаячит призрак тридцатилетия… Тогда мало кому из нас захочется остаться без друзей, избравших традиционный жизненный путь, чтобы на склоне лет оказаться одному в убогом домишке, где некому будет позаботиться о нас, если у нас что-то заболит, некому будет согреть нас чашей горячего пунша, некому будет подбодрить нас ласковым словом. Мало кому из нас захочется застрять как муха в смоле, окаменеть навеки в попытке навсегда сохранить золотые деньки юности и никогда, никогда не пережить другие золотые мгновения, которые дарят зрелость и старость: не насладиться теплом семейного очага, не увидеть, как растут твои дети и внуки, не узнать любви…
