После этого в студии повисла тишина, которая продолжалась довольно долго. Как-то вдруг они обнаружили, что их взгляды совпадают далеко не во всем, и этого оказалось достаточно, чтобы ни тому, ни другому не хотелось поддерживать разговор. Сама Арлетта, впрочем, была совершенно уверена, что сейчас лучше помолчать.
20
1995
Эту ночь Бетти все-таки провела на своем диване, приткнувшись на свободном уголке рядом с Джо-Джо и его новым приятелем-блондином, который, как выяснилось несколько позже, приехал из Мюнхена. Звали его Рольф. Антресоли же, которые тоже годились для спанья, Бетти уступила трем студенткам из Польши, которые опоздали на последний поезд метро до Рейнерз-лейн.
Проснувшись, Бетти довольно долго не могла разогнуться – все ее тело затекло, а мышцы словно свело судорогой. В конце концов она все-таки сумела кое-как выпрямиться и, припадая поочередно то на одну, то на другую ногу, проковыляла к ванной комнате, но дверь оказалась заперта изнутри. Пару раз дернув за ручку, Бетти вздохнула. Она не хотела знать, что происходит за дверью. Она хотела только одного – кофе. И еще – стакан холодной воды. И сигарету. С последним было особенно сложно, поскольку свой табак Бетти прикончила еще вчера. Точнее, табак прикончили девушки из Польши, которые, пытаясь произвести впечатление на парня по имени Джошуа (который, как поняла Бетти, был их преподавателем английского), использовали его весь, до последней крошки, тщетно пытаясь скрутить «торпеду» чуть не в руку длиной.
Часы на микроволновке показывали семь часов и двенадцать минут. Этой ночью Бетти спала не больше трех часов.
Она провела рукой по волосам, натянула на голову свой серебристый берет, потом разыскала сумочку и проверила, там ли кошелек и ключи. Через минуту Бетти уже выходила из квартиры. Мимо двери Кэнди Ли она прокралась на цыпочках, вспомнив канареечные трусики с эластичными кружевами и серебристую бусину на проколотом языке. Воспоминание было не самым приятным, и она поспешила загнать его обратно в подсознание. Распахнув входную дверь, Бетти оказалась на улице.
Несмотря на начало июля, утро выдалось на редкость холодным. Воздух был насыщен влагой словно перед рассветом, хотя часы на фонарном столбе на другой стороне площади показывали половину восьмого. Перед уходом Бетти забыла посмотреться в зеркало, поэтому ей было невдомек, что у нее в ушах болтается только одна серьга с искусственным бриллиантом, что прядь зеленых волос выбилась из-под берета и лихо торчит вверх, словно молодой виноградный побег, и что подводка на одном глазу полностью стерлась, тогда как на другом краска сохранилась в неприкосновенности. Она также не знала, что на ее щеке остались красноватые рубцы от диванной подушки, на подбородке появилась россыпь мелких прыщиков, а боковой шов на платье слегка разошелся на талии, и в дыру виднеется около дюйма болезненно-белой кожи.
Да, если бы Бетти увидела все это в зеркале, она бы, скорее всего, предпочла остаться дома, а не расхаживать у всех на глазах по улицам утреннего Сохо. Но она ничего этого не видела, и поэтому ничто не мешало ей представлять себя ослепительной молодой красавицей, которая лишь слегка озабочена проблемой некстати закончившихся сигарет и немного утомлена после ночи в шикарном клубе. На Уордор-стрит Бетти зашла в итальянскую кофейню, купила табак и взяла большую чашку капучино. Сидя за столиком, она задумчиво курила и потягивала кофе, ощущая себя персонажем какого-то романа. Вчера вечером ей было немного одиноко, но сейчас, ранним утром, в Сохо, среди болтавших о чем-то итальянских официантов в хрустящих белых рубашках, среди шипения кофемашин и шкворчания поджаривающегося бекона, Бетти вновь почувствовала себя живой, даже несмотря на легкое похмелье. Вот если бы шестнадцатилетняя Бетти Дин прошла сейчас мимо окна и увидела ее внутри, ей наверняка захотелось бы оказаться на ее месте, с улыбкой подумала она.
Не успела Бетти насладиться пришедшей ей в голову мыслью, как дверь кафе распахнулась и внутрь вошел какой-то невысокий мужчина, одетый, несмотря на холод, в футболку с короткими рукавами. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, другая была засунута глубоко в карман вытертых джинсов. Его длинные волосы спутались и висели неопрятными прядями, но Бетти все равно показалось, что голову мужчины окружает сверкающий золотой нимб.
Она замерла.
Это был он.
Дом Джонс собственной персоной.
Бетти непроизвольно поднесла ладонь к щеке, которая по какой-то непонятной причине вдруг запылала. Краешком глаза она наблюдала за тем, как Дом подошел к стойке и заказал полный завтрак с двойной порцией бекона и крепкий чай. Сделав заказ, он сел за столик в углу, достал из кармана мобильник и стал набирать какой-то номер, потом почесал в затылке, затушил сигарету в маленькой металлической пепельнице – такой же, как и на столике Бетти, – и развернул газету. Читая, он слегка притопывал под столом правой ногой и время от времени почесывал промежность прямо сквозь джинсы. Лицо его покрывала густая двухдневная щетина, под глазами набрякли мешки, взгляд казался отсутствующим.
По правилам хорошего тона, Бетти, конечно, не следовало к нему подходить. Ей следовало бы просто оставить его в покое, словно он был одним из животных в зоопарке, которые гуляют на свободе. Смотреть можно, гладить запрещается. Но этим сырым июльским утром у них было слишком много общего, поэтому Бетти просто не сумела сдержаться и спросить себя, чего, собственно, она собирается добиться. Вместо этого она повернулась к Дому всем корпусом и, выждав несколько мгновений, чтобы у него было время заметить ее взгляд, сказала как могла беззаботно:
– Привет.
На лице Дома Джонса промелькнула недовольная гримаса, но он все же ответил ей скупой улыбкой и коротким кивком. Так обычно здороваются с совершенно незнакомыми людьми, однако Бетти сумела убедить себя, что в его глазах промелькнул огонек узнавания.
– Мы знакомы? – спросил Дом Джонс.
– Нет, – честно ответила Бетти. – То есть… то есть мы не представлены по всем правилам, но… Я живу в доме напротив. Вы меня видели несколько раз, когда я курила на пожарной лестнице.
Дом Джонс посмотрел на нее абсолютно пустым взглядом. Его прищуренные глаза смотрели внимательно, но он, похоже, никак не мог сообразить, кто перед ним, пока его взгляд не остановился на пачке «Золотого виргинского», лежавшей перед ней на столе. Дом Джонс медленно кивнул.
– Ах да, – сказал он. – Теперь я вспомнил.
На этом разговор должен был бы закончиться. Что еще они могли сказать друг другу? И тем не менее Бетти не оставляло ощущение – почти уверенность, – что сидящему за соседним столиком человеку просто необходимо о чем-то поговорить и что он не против поговорить об этом с ней.
– Извините за шум прошлой ночью, – сказала она. – Надеюсь, мы не очень вас побеспокоили.
Дом Джонс отложил газету. Этот жест Бетти восприняла как знак, как готовность поддержать затеянную ею непринужденную беседу между двумя соседями.
