Клара смотрела на нее во все глаза, и на ее лице было какое-то странное выражение. Казалось, она и верит, и не верит Бетти.
– Вот, – сказала Бетти, – ксерокопии кое-каких материалов, афиш и газетных статей тех лет, которые мне подобрали в Историческом обществе Сохо. А вот фотография оркестра. К сожалению, Годфри на ней нет – он попал в состав несколько позднее.
Клара осторожно перебирала ксерокопии, и на ее губах появилась улыбка.
– Вы только поглядите на них! – сказала она. – Какие красивые мужчины! А как элегантно одеты!.. Я и не знала, что в двадцатых годах в Лондоне выступали чернокожие музыканты. Я думала… – Она подняла голову от фотографии оркестра, которую разглядывала. – А у вас нет фотографии этого Годфри? Фотографии моего…
– Вашего отца? Да, есть… – сказал Бетти, прижимая к груди еще одну ксерокопию. – Вы готовы?
Клара сглотнула.
– Готова, – сказала она, и Бетти протянула ей увеличенную копию клубной программки – клочка бумаги, который семь десятилетий назад был увезен из Лондона на Гернси, а потом снова вернулся в Лондон и на долгие годы осел в документах Питера Лоулера, пока в конце концов не попал к ней. И вот теперь она передала его человеку, для которого этот лист бумаги значил больше других. Для которого он был самым важным клочком бумаги в мире.
Мурашки пробежали по спине Бетти, пока она внимательно наблюдала за реакцией Клары.
В течение нескольких секунд Клара сидела неподвижно, молча разглядывая клубную программку. Глаза ее вновь наполнились слезами, и на щеках заблестели мокрые дорожки. Наконец она подняла голову.
– Это он, в середине?
Бетти кивнула.
– Боже мой! – выдохнула Клара. – Боже мой! Он… – Она достала из кармана носовой платок и поднесла к глазам. – Какой же он красавец! О господи! Никогда бы не подумала…
И Клара снова замолчала, продолжая рассматривать снимок.
– Вы знаете, мне кажется, он похож на меня, – прошептала она немного погодя. – Или я на него… – Клара посмотрела на Бетти. – А вы как думаете?
– На мой взгляд, сходство просто бросается в глаза, – согласилась Бетти.
– Это единственная его фотография, которая у вас есть?
– К сожалению. – Бетти кивнула. – Хотя…
– Хотя – что?
– Видите ли, насколько мне удалось узнать, моя бабушка, похоже, была дружна с одним лондонским художником. Его звали Гидеон Уорсли. Два портрета его кисти вывешены в Национальной портретной галерее, в том числе и портрет моей бабушки…
– Потрясающе!
– В двадцатых годах этот Уорсли писал также портреты многих джазовых музыкантов. На прошлой неделе я встречалась с его племянником, и он показал мне репродукцию с написанной его дядей картины, на которой моя бабушка и ваш отец изображены вместе. Насколько я знаю, сейчас этот двойной портрет находится в усадьбе в Оксфордшире, где когда-то рос Гидеон Уорсли.
– Удивительно!
– Если хотите, можете туда съездить и взглянуть на портрет. Усадьба открыта для посетителей.
Клара рассмеялась, впрочем, несколько неуверенно.
– Да уж, пожалуй, съезжу… Обязательно съезжу. Вот только… – Ее лицо неожиданно омрачилось. – Не знаю только, как быть с папой. То есть… Как быть с моим отцом, с человеком, который меня вырастил и воспитал. Он очень стар, в этом году ему исполнилось девяносто пять, и я думаю – ему бы не нужно ничего об этом знать. Такие новости могут ему повредить. Все эти годы он делал для меня все, что мог, он был лучшим отцом, какого только можно пожелать. Папа всегда был моим героем, образцом, которому я стремилась подражать. Я очень хочу увидеть этот портрет, только, пожалуйста, ничего ему не говорите, хорошо?
– Конечно, не скажу. Никогда, – пообещала Бетти, и Клара улыбнулась с явным облегчением.
– Спасибо. Спасибо вам за все. И за это… – Она взмахнула копией программки. – И за это… – Клара показала на завещание. – Мне всегда казалось настоящим чудом, что я жила, в общем-то, счастливо, хотя появилась на свет в результате ужасного насилия. Мне казалось чудом, что в моих жилах течет кровь грубого дикаря, и тем не менее моя жизнь была похожа на волшебную сказку. Я встретила мужчину, которого полюбила всем сердцем и который полюбил меня, у меня была работа, о которой можно только мечтать, у меня родились две замечательные дочери, у меня две прекрасные сестры и брат, а еще у меня были добрые, заботливые, любящие родители. Я не знала боли, не знала печали – у меня было все, что я хотела. Это казалось мне настолько невероятным, что иногда… – Клара смущенно хихикнула. – Иногда я даже думала, вдруг у меня есть волшебная фея-крестная или ангел-хранитель, словом – кто-то, кто заботится обо мне там, наверху… И теперь я вижу, что это действительно так. Похоже, мой настоящий отец был особенным человеком… – Она ненадолго задумалась, потом бросила на Бетти острый взгляд. – Вы ничего не сказали, но он, вероятно, уже умер, не так ли? Годфри Каперс, я имею в виду…
Бетти кивнула.
– Он умер примерно за месяц до вашего рождения. Тогда ему было всего двадцать семь лет. Корабль, на котором Южный синкопированный оркестр возвращался с гастролей, столкнулся в тумане с другим кораблем и затонул. При этом погибли восемь музыкантов, в том числе ваш отец. Его тело так и не нашли.
Глаза Клары снова наполнились слезами.
– Значит, Годфри и моя мать были… Они любили друг друга?
– К сожалению, этого я не знаю, – покачала головой Бетти. – Существует только один человек, который мог бы рассказать вам правду.
– Вы имеете в виду… папу?
– Да.
Клара вздохнула.
– Что ж, похоже, всей истории я не узнаю никогда. – Сложив бумаги аккуратной стопкой на краю кофейного столика, она еще раз вздохнула.
– Никогда, – повторила она с легким оттенком горечи. – Впрочем, я и так узнала достаточно. Все время, пока вы рассказывали, я чувствовала себя словно на шоу «Сюрприз! Сюрприз!». Так и казалось, вот сейчас откроется дверь, войдет Силла Блэк
[58] и запоет во все горло.
Она рассмеялась собственной шутке, потом взяла в руки «Поллианну», и тут из книги выпал небольшой, слегка пожелтевший от времени квадратик муслина. Клара поднесла его к носу и вдохнула.
– Ум-м! – проговорила она. – Пахнет какими-то духами. – Она протянула муслин Бетти. – Правда?..
Бетти понюхала тряпичный квадратик. От него пахло очень слабо, но этот запах вдруг всколыхнул ее память, пробудив острое чувство ностальгии. На несколько секунд она как будто вновь оказалась в будуаре Арлетты, за ее туалетным столиком, на котором выстроились причудливые флакончики в гравированных серебряных футлярах с притертыми пробками или крошечными капельницами. Внутри флаконов плескались желтоватые или коричневатые духи и одеколоны, и Бетти нюхала их все по очереди, пытаясь решить, какой запах ей нравится больше всего. Но когда она потянулась к большому флакону, в котором жидкость была зеленовато-прозрачной, Арлетта вдруг сказала:
