– Чтобы поздравить тебя, – выпаливает Фрейя. – С помолвкой. – Ее слова на удивление искренние. Она рада, что Сабрина счастлива.
Сестра поднимает руку, небольшое обручальное кольцо отбрасывает на стену призмы. Кажется, она больше восторгается своей удачей, чем кольцом.
– Спасибо, – тихо благодарит она. Затем опускает руки на колени. – Мама рассказала?
– Мама два года о тебе ничего не рассказывала, – отвечает Фрейя. – Я узнала из Фейсбука.
– Я ничего не выкладывала.
– Алекс выложил. «Она сказала «да»!»
– А-а. – Сабрина с милостивой улыбкой бросает взгляд на комнату, куда Алекс ушел ковыряться в телефоне. Потом смотрит на Фрейю. – По-прежнему следишь за постами в Фейсбуке?
– Только за твоими.
Сабрина от удивления выгибает бровь.
– Зачем?
– Зачем? Ты серьезно? Ты моя сестра. По крайней мере, я все еще считаю тебя сестрой.
– Не знаю. А это так? – неуверенно спрашивает Сабрина, будто и правда не знает.
Это приводит Фрейю в замешательство. Она привыкла к каменной Сабрине. Привыкла противостоять той Сабрине. Но не знает, что делать с этим чутким неуверенным человеком.
– Ты получала от него известия? – спрашивает Сабрина.
– От кого?
Сестра закатывает глаза – хотя бы это знакомо Фрейе.
– От папы.
Не от Соломона, а от папы.
– Уже давно нет, – отвечает Фрейя. – А ты?
– Нет. Но я – не ты.
– И что это значит?
– Это значит, что я больше не знаменита. Даже чуть-чуть.
– И я тоже.
– Но достаточно знаменита, чтобы привлечь его внимание.
В глазах сестры отражается боль, и Фрейя задается вопросом, кто же из них двоих все эти годы пытался привлечь папино внимание.
Фрейя пожимает плечами.
– Я не знаменита, а если даже чуть-чуть, то это ненадолго.
– В смысле? Разве не ожидается взрыв? – Сабрина разводит руки, повторяя жест Хейдена, сделанный несколько лет назад.
– Мама тебе не говорила?
– Чего?
– Неважно. – Она смотрит на Сабрину и глубоко вдыхает. Сейчас или некогда. – Почему ты в тот день в офисе Хейдена спела «Tschay Hailu»?
И когда лицо сестры бледнеет, Фрейя понимает, что не только она снова и снова прокручивала в голове тот день. Сабрина встает, чтобы наполнить бокал, и наливает заодно и Фрейе.
– Знаешь, что мне в тот день сказал Хейден? – спрашивает она, вручая вино Фрейе.
– Откуда?
– Я думала, он мог тебе рассказать. – Сабрина качает головой. – С другой стороны, зачем это ему?
– Что он сказал?
– Он сказал, что у меня красивый голос, может, даже красивее твоего, и что я написала хорошую песню, но он интересуется не мной, а тобой. Я спросила почему. Ведь он сам сказал, что я пою лучше тебя, и мы обе знаем, мои песни лучше. Он сказал как есть. Что я недостаточно интересна, недостаточно неординарна и недостаточно голодна. – На глазах Сабрины выступают слезы. – И я вроде как все это знала. Видела, как на тебя реагировали фанаты. Видела, как тебе это было нужно. Но так сильно разозлилась. Потому сказала Хейдену, что он все понял неправильно. Ты не была голодна. Ты отчаялась. Что наш папа скормил тебе историю о том, что ты родилась с песней, а потом исчез, оставив тебя лишь с фальшивым наследием и жалким белым платьем. Я сказала, что с каждой спетой песней с того первого видео и до «Маленького белого платья» ты пыталась его вернуть. Он не знал о самом первом видео, поэтому спросил о той песне. Я спела ее. А когда закончила, он посмотрел на меня и сказал: «Как думаешь, откуда идет голод? Он идет из отчаяния». Вот и все. Он поблагодарил меня. Сказал, что я была очень полезной. И я поняла, что наделала. Хейден был акулой, кружащей вокруг тебя. И я подлила крови в воду. Но я не успела исправить это или предупредить тебя, потому что он отпустил меня и пригласил тебя.
– А я спела «Маленькое белое платье».
– А ты спела «Маленькое белое платье».
– Я предала тебя.
– Только потому, что я предала тебя первой.
– Ты когда-нибудь слышала ту песню, Сабрина?
– Конечно, слышала.
– Я знаю, что ты ее слышала, но не уверена, что ты ее слушала.
– В чем разница? – Сабрина скептически закатывает глаза. Разница во всем. Но Фрейя не знает, как объяснить, поэтому поет то, о чем не может сказать, поет то, что не может услышать ее сестра.
Ты это признай,
Я доведена до крайности,
И ты мне нужна,
Чтобы подавить мои слабости.
Голос Фрейи сдавлен так же сильно, как в тот день в студии, так же сильно, как каждый день. Но она продолжает петь.
Я сделала то, что обещано,
Дала словам волю сказать за меня.
И хоть заноза ты еще та,
Любовь к тебе – мое спасение.
Я сказала, что хочу лишь
Маленькое белое, маленькое белое платье.
Я сказала, что хочу лишь
Маленькое белое, маленькое белое платье.
Ты помнишь? Мы раньше пели:
Eshururururu, Eshururururu,
Eshururururu, hushabye, hushabye, hushabye.
И пусть меня пугает,
Что я обрету зависимость,
Лучше со мной будешь ты,
А не маленькое белое платье.
Песня звучит совершенно не так, как в студии звукозаписи, совершенно не так, как на айфоне Фрейи годы назад. Совершенно не так, как когда она впервые исполнила ее сестре, пыталась спеть то, что не могла сказать. «Не оставляй меня одну. Ты мне нужна. Я люблю тебя».
Возможно, именно так нужно петь эту песню. Потому что Сабрина как будто впервые ее слышит.
Ее подбородок дрожит. Сабрина пытается сохранить стойкость, но подбородок уже ходуном ходит, и ее каменное выражение лица дает трещину, разоблачая человека, который всегда жил внутри.
– Эта песня не о папе, – произносит Сабрина.
– Нет, – отвечает Фрейя, – не о нем.
– Она обо мне, – продолжает Сабрина.
– Она о нас.
И тут происходит то, чего при Фрейе никогда не случалось с сестрой: Сабрина начинает плакать. И Фрейя делает то, на что до этого дня у нее не было шанса: обнимает сестру в утешение.
Но недолго, потому что это – Сабрина. Она быстро вытирает слезы и отстраняется.
– Какого черта случилось с твоим голосом? – спрашивает она, вопрос задан типично прямо и бестактно. По-сабрински. И поэтому Фрейя смеется.
