– Извините, – с улыбкой произносит Фрейя, точно пытается использовать стратегию «убей их своей добротой». Не срабатывает. – Я бы хотела сыр гриль на ржаном хлебе и с помидорами. – Она облизывает губы. – Только американский сыр. Он должен быть американским.
– Салат или картофель фри? – спрашивает официант.
Фрейя задумывается.
– К черту, – решает она. – Фри. С хрустящей корочкой.
– С хрустящей корочкой? – переспрашивает официант.
– Да, ее дважды опускают во фритюрницу. – Похоже, официант в ужасе. – И мед.
– Мед?
– Для фри.
Официант приходит в еще больший ужас.
А Фрейя улыбается.
Харун смотрит на Натаниэля, худого Натаниэля, и чувствует его голод, как свой собственный, хотя у самого аппетит пропал, когда Джеймс сказал ему убираться из его жизни. Понимая, что рискует, он зовет официанта обратно. Судя по выражению его лица, одна их тарелок будет приправлена плевком.
– Я возьму то же, что и она, – говорит Харун.
– Вы хотите то же, что и она? – Официант не верит своим ушам, будто знает, что Харуну не нравятся сэндвичи с жареным сыром.
– Именно. Фри с хрустящей корочкой.
– Мед тоже будете?
– Конечно, – отвечает Харун. Смотрит на Натаниэля и вспоминает Амми, которая повторяла за коренными жителями. – Может, возьмем сразу на троих?
На лице Натаниэля отражаются облегчение и благодарность, и Харун не понимает, почему ему вдруг становится так стыдно.
* * *
Когда приносят еду, Натаниэля настигает аппетит. Его последняя трапеза – шесть пакетиков крендельков, украденных из тележки стюардессы и спешно съеденных в крошечном туалете.
Его захлестывает вкус еды. Расплавленный сыр, семена тмина, которые взрываются между его зубами, восхитительная сладость меда с картофелем фри, которые Фрея уговорила их с Харуном попробовать, поднеся соломинку так близко ко рту Натаниэля, что удивительно, как он не откусил ей палец.
И только подняв голову и заметив, как одинаково странно на него смотрят Фрейя и Харун, он понимает, что сделал что-то не так, показал свою дикую сторону («Не рассказывай маме»). Он опускает взгляд на пустую тарелку. Там съедено все: сэндвич, картошка, соленые огурцы, даже увядший латук, который использовался для украшения. В то время как Фрейя с Харуном даже и половины сэндвичей не осилили.
Он в ужасе. Давно не выходил в люди. Совсем одичал.
«Остались только мы, приятель».
Харун молча берет половину своего сэндвича и кладет на тарелку Натаниэля. Фрейя повторяет за ним.
Парень протестует, но они его переубеждают.
– Я не голоден, – заявляет Харун.
– Я тоже, – признается Фрейя.
Натаниэль смотрит на чудесным образом пополнившуюся тарелку.
– Если вы не голодны, тогда зачем все это заказали? – спрашивает он.
Фрейя и Харун переглядываются.
Затем смотрят на него.
– Потому что ты голоден, – отвечают они.
* * *
Извинившись, Натаниэль удаляется в туалет.
Там, в кабинке, которая по размеру не превосходит туалет в самолете, где он в последний раз ел, он пощипывает себя за переносицу, чтобы не расплакаться.
Затем достает телефон и звонит папе.
* * *
Вернувшись, он замечает, что что-то изменилось.
Их стол окружен девчонками. Но вот сильнее всего изменилась Фрейя. Он не знает, как это объяснить, только она выглядит иначе. Он неуверенно подходит ближе и слышит визжание девчонок – точно так кричали в его школе, когда он отправлял мяч на левую сторону поля, будучи как минимум наполовину человеком.
– Божечки, это ты! – визжит одна из девочек. – Я же вам говорила! Я говорила, что это она! – твердит она подруге.
– Я знаю. Но что бы Фрейя делала в нашем кафе?
– Можно автограф? – спрашивает третья, размахивая ручкой.
– Конечно, – отвечает Фрейя.
Появляется листок бумаги.
– Можно один для Вайолет. Один для Маккензи, через «а», с двумя «к». И один для Джии. Это я.
– Ее настоящее имя – Джина.
– Заткнись! – Джиа/Джина поворачивается к Фрейе. – Джиа – мое сценическое имя.
Фрейя кивает.
– А Фрейя – это псевдоним? – спрашивает Джиа.
– Нет, – отвечает она.
– Тебе повезло с именем. – Фрейя натянуто улыбается и отдает листок. – Я поставлю это в рамочку, – сообщает Джиа.
– Спрячь в надежное место, – советует Маккензи. – Он будет стоить кучу денег, когда она станет звездой.
После этих слов Фрейя хмурится.
– Я не говорю, что продам твой автограф, – быстро исправляется Маккензи.
Когда с автографами покончено, девочки просят сделать селфи. Фрейе приходится выйти из кабинки, чтобы спозировать с ними. И Натаниэль, воспользовавшись этим, садится рядом с Харуном.
– Что происходит? – спрашивает он.
– Это фанатки.
– Чьи?
– Фрейи.
Натаниэль тоже фанат Фрейи. Он стал им несколько часов назад, но все равно не понимает, кто эти девчонки.
– Ты не слышал о Фрейе? – удивляется Харун.
Натаниэль качает головой.
И Харун показывает ему видео. На крошечном экране, но каким-то образом куда большем, чем его жизнь, он видит Фрейю.
– Это старенькая, – комментирует Харун. – Любимая песня Джейм… – Он резко замолкает. – Моя любимая.
Натаниэль смотрит на телефон Харуна, затем на Фрейю и снова на девушку на экране.
– Это она? – спрашивает он.
– Понимаю. И это она упала на тебя.
Но он не это имеет в виду. Он не представляет, как сопоставить человека на экране с человеком в парке, который шептал его имя, который знал о нем.
По словам Харуна, Фрейя – какая-то певица, известная и любимая. Он почти ничего не слышит, потому что сосредоточен на человеке на экране. Как она может быть тем же человеком, с которым он провел этот день? И почему песня кажется знакомой? Где он мог ее слышать?
Фрейя на экране, как будто ощутив его неверие, перестает играть на пианино и поворачивается к камере. Отбивая ритм по скамейке и напевая без аккомпанемента, она снова становится той Фрейей, которую знает Натаниэль. Этот теплый хриплый голос напоминает тот, каким она шептала на ухо Натаниэлю. И она поет:
Если ты не видишь,
Повернись ко мне.
Я все увижу, слышишь,
И помогу тебе.
Все вокруг него затихает, и Натаниэль на секунду возвращается в лес, становится слепым, а когда вновь оказывает в кафе, он уверен, что эта песня была написана для него. Но это явно не так. Он тогда не знал Фрейю, да и зачем ей – или кому-то еще – посвящать ему песню? Но на одну мимолетную секунду он уверен в этом, как никогда в жизни.
