– Где тебе надо быть? – спросил он.
И у меня возникла странная мысль: «Мне надо быть здесь».
Джеймс заглянул в расписание.
– Ты в Ньюкирке. Тебе нужен корпус «G» – это по другую сторону Бергена. Давай я тебе покажу, – предложил он и взял меня за локоть, который тут же охватило огнем.
В тот день мне было не до статистики. Я потирал все еще покалывающий локоть и думал о парне со смеющимися глазами, имени которого не знал и которого, скорее всего, больше никогда не увижу. Потому, когда я вышел из здания и заметил его, прислонившегося к велосипедной стойке, моей первой мыслью было – это чудо. Смешно, чудес не существует. Но, когда он спросил, не хочу ли я выпить кофе, это показалось мне каким-то божественным вмешательством.
Мы проболтали два часа, прерываясь лишь на вдохи. Джеймс рассказал, что учился на втором курсе, изучал продовольственное снабжение в надежде стать поваром. Он одержимо смотрел кулинарные шоу и мог из пяти любых ингредиентов сделать нечто вкусное. Он был единственным ребенком, которого воспитывала мама, но в один из выходных она отвезла его к отцу и больше не вернулась. Он недавно съехал от отца и пока ночевал у кузена в Хайтс.
Я рассказал Джеймсу, что изучал коммерческое дело и бухгалтерский учет в надежде однажды принять на себя или, как говорит Амми, расширить родительский бизнес по продаже автозапчастей. Рассказал, как Абу в девятнадцать лет выиграл в лотерее грин-карту и прилетел в аэропорт имени Джона Кеннеди с одним лишь чемоданом. Десять лет он работал на трех работах, иногда по двадцать часов в день, отправлял деньги домой и откладывал, что мог, пока не накопил достаточно на открытие бизнеса. Только тогда он вернулся домой, чтобы найти жену.
Рассказал, как Амми переехала в незнакомую страну с мужем, которого едва знала, в самый разгар зимы и подверглась атаке холода. Она плакала каждый день и не выходила из дома, пока не увидела первый крокус, и тогда вошла в магазин Абу и попросила чем-нибудь ее занять. Он обучил ее бухгалтерскому учету, и теперь она занималась бухгалтерий стольких организаций, что пришлось отказаться от работы. Абу иногда шутил, как ему повезло, что они женаты, иначе у нее не было бы времени заниматься его бухгалтерией.
В шесть мне написала Амми – спросила, где я. Мы с Джеймсом обменялись номерами, и остаток недели слали друг другу эсэмэски.
– С кем ты переписываешься? – полюбопытствовала Халима.
Ложь вылетела на автомате:
– С Джабиром.
– Это твой новый друг из колледжа? – спросила Амми.
– Да, – ответил я. Тем вечером я сменил имя Джеймса на Джабира и в конце дня стал удалять его сообщения.
Я предложил ему встретиться за кофе вне кампуса – в одной из дорогих кафешек торгового центра.
– Ты с кем-нибудь встречаешься? – между делом спросил Джеймс.
– Не в данный момент, – ответил я.
– Не в данный момент? – повторил он, насмешливо растягивая слова, как будто уже знал правду.
– Я никогда… ни с кем не встречался, – признался я. – Ничем и ни с кем не… занимался.
На секунду я испугался, что он рассмеется, отвергнет меня, но он лишь провел пальцем по ободку чашки и кивнул, словно ему все стало ясно, словно я все ему объяснил.
– Я так понимаю, ты не открылся своей семье? – спросил он.
– Я никому не открылся.
– Кроме меня.
Такое откровение потрясло меня, но в хорошем смысле, будто я был банкой лимонада, спокойно пылившейся на полке, пока в один день меня не встряхнули. Впервые кто-то знал, кто я на самом деле. И осознание этого сделало меня счастливым и опьяненным (насколько я представлял себе такое состояние).
– Кроме тебя, – сказал я Джеймсу.
Тот улыбнулся и облизал губы.
– Раз ты поделился со мной секретом, думаю, я тоже должен поделиться своим.
– Ты уже рассказывал о певице, которой одержим.
– Фрейе. – Он покачал головой. – Нет, не о ней. – Он опустил глаза, на щеки заполз румянец. Он смутился. Я пропал. – Ты не ронял тот доллар. – Секундное молчание. – Я сам его уронил.
– Ты? Зачем?
Его глаза медленно, словно рассвет, поднялись навстречу моим.
– Чтобы познакомиться с тобой.
Таким образом банку встряхнули еще сильнее, и щекочущее ощущение стало куда мощнее, чем той ночью после просмотра «Аладдина», куда мощнее, чем моя влюбленность в настоящих и вымышленных парней, о которых я годами фантазировал, но не смел представить себя с ними.
– У меня есть еще один секрет, – сказал Джеймс. Склонился над столом и поманил меня к себе. Его рот оказался возле моего уха, палец засунут в петельку на воротнике. Если он откроет банку, пути назад не будет.
– Какой? – спросил я. Все тело превратилось в желе.
– Сейчас я тебя поцелую, – прошептал он.
* * *
– Мне казалось, март приходит с бурей, а уходит с теплом, – пробормотал Джеймс в тот студеный день полтора года спустя. – А уже почти апрель. Не должно быть так холодно.
Джеймс больше не жил в Джерси и не учился, вот почему мы назначили четверг днем для встреч в городе. Он жаловался, что одного дня в неделю недостаточно, и мне это тоже не нравилось, но в некоторые дни мы проводили вместе по десять часов, и я объяснял, что если разделить это на неделю, то все не так уж плохо.
Джеймс в принципе ненавидел холод, но по четвергам – особенно, ведь он являлся жалящим напоминанием того, что нам некуда пойти. Отец выгнал Джеймса из дома еще до нашей встречи, и он с тех пор кочевал по друзьям и родственникам, сначала в Хайтс, затем в Гранд-Конкорс, а теперь жил в Инвуде у жалостливой тети, которая работала преимущественно по ночам. «Приходи ко мне на ночь», – частенько просил он. Я хотел. Но не мог.
«Ты бы мог, если бы признался своей семье», – возражал Джеймс.
«И чем это закончилось для тебя?»
Это был удар ниже пояса – я узнал, что Джеймс не жил с отцом из-за того, что тот его выгнал, узнав об ориентации, – но хорошо иллюстрировал мою точку зрения. И по этой причине Джеймс обычно затыкается.
Когда на улице было холодно, мы встречались и шли в кафе, торчали там часами и мечтали о том, чтобы оказаться в другом месте. «Однажды мы отправимся в Бразилию. Или на Фиджи», – говорил Джеймс. Он видел на Амазоне фотографии домиков на деревьях, фиджийских бунгало, устроившихся над водой, голубой, как бассейн. Он открывал фотографии на телефоне и показывал мне. «Ты будешь пилотом и отвезешь нас туда, куда захотим», – говорил он, хотя знал, что я уже давно отложил свою мечту стать пилотом и перестал наблюдать за самолетами.
Иногда я пытался представить, как мы путешествуем по тропическим лесам, ныряем в эту невероятно голубую воду, но это словно читать книгу во сне: четкая картинка не складывалась.
