Маленькая капелька крови – или две, потому что все двоится, – стекает с виска на щеку. Она похожа на слезу, и на мгновение Натаниэлю кажется, будто девушка плачет по нему.
Только это невозможно. Слезы не бывают цвета крови, да и по нему никто не плачет. Но его взгляд прикован к следу, сбегающему по щеке кровавой слезой. Это самый прекрасный цвет, самый прекрасный шрам. Он тянется за прикосновением к щеке. И пусть все кренится, размывается и двоится, он не промахивается, и пусть девушка красива и не знакома с ним, она не отодвигается.
* * *
Да, Фрейя не отодвигается, но все внутри нее переворачивается. «Ко мне никто больше так не прикасается», – думает она. Хотя странно так думать, ведь сейчас к ней прикасаются все время: стилисты, наставники, мама, куча докторов, Хейден и воротилы лейбла, руки которых задерживаются на ее плечах, ногах и талии немного дольше положенного. Прикосновения этих людей, которые поддерживают ее, помогают, кажутся неживыми, но от прикосновения этого незнакомца ее сердце пускается вскачь.
Какого черта?
* * *
Кровь с ее щеки оказывается на пальце Натаниэля. Он не знает, что с ней делать. Вытереть? Облизать? Сделать переливание?
– Эй, ты, – кричит Спасительница, – можешь нам помочь?
«Ты», к которому она обратилась, приближается и начинает щелкать перед глазами Натаниэля.
Это очень неприятно.
– Не думаю, что это необходимо, – говорит она. – Он очнулся.
Щелканье продолжается.
– Ты в порядке? – спрашивает Щелкунчик.
«У тебя ведь все в порядке?» – Натаниэлю частенько задавали этот вопрос: товарищи по команде, с которыми тренировался, девчонки, некогда вьющиеся вокруг него, тренеры, которые считали его перспективным парнем. «У тебя ведь все в порядке?» – спрашивали они. После ухода мамы. После смерти бабушки Мэри. После потери глаза. «У тебя ведь все в порядке?»
«Остались только мы, приятель».
Позже Натаниэль понял, что это был пустой вопрос. Люди хотели успокоения, хотели снять с себя ответственность, потому даже при том, что он чувствовал себя плохо, словно лягушка, кипящая в кастрюле, словно поглощенный разверзшейся землей, отвечал им: «Все хорошо».
И это такая явная ложь. Когда все бывает хорошо?
Но люди это проглатывают. Когда он говорит им, что все хорошо, они улыбаются. Их облегчение всегда ощутимо и вызывает глубокую печаль, потому что Натаниэль в очередной раз позволяет себе думать, что их намерения искренни. Он как Чарли Браун с этим дурацким футболом.
«Если что-то понадобится, только свистни», – говорят они как по сценарию. На что Натаниэль как по команде отвечает: «Конечно». И позволив надеяться, он причиняет себе куда больше боли.
Нет. Он на это не купится. Не позволит уложить себя на лопатки. Пусть он уже лежит на спине.
Парень начинает подниматься.
– Помоги ему встать, – требует Спасительница и берет Натаниэля за одну руку, а Щелкунчик за вторую.
«Дай мне руку, Нат», – говорил ему папа, когда учил забираться на деревья, выше кроны, где можно увидеть все, вплоть до самой Канады. Мама очень злилась. «Не знаю, кто из вас больший ребенок».
Сейчас он более стойкий. Он в порядке.
(Не совсем в порядке, но стоит на ногах.)
Просто ему нужно время, чтобы собраться с мыслями, сориентироваться, чтобы эти два незнакомца еще немного подержали его за руки.
– Ты в порядке? – снова спрашивает Щелкунчик.
– Все… – начинает говорить Натаниэль, чтобы освободить их от ответственности. Но не успевает закончить предложение, не успевает произнести «хорошо», потому что его тошнит. Прямо на ноги Спасительницы.
* * *
Фрейя смотрит на ноги. Запачканные рвотой. Она в последние дни крайне вспыльчива. Ее раздражает буквально все: слишком долгий светофор, несоответствие погоды на три градуса, любые слова.
Какой-то незнакомец только что блеванул ей на ноги.
И Фрейе хочется плакать, но не потому, что она злится или ей противно.
Какого черта?
Она извиняется, чтобы отойти и вытереть ноги.
* * *
Харун – трус, и это не обсуждается.
Когда он увидел, как девушка упала с моста на парня, какое у него возникло желание? Броситься к ним на выручку? Позвонить в «Скорую»? Позвать на помощь?
Нет, сбежать.
Итак, повторимся: его трусость даже не обсуждается.
Харун хотел убежать, потому что у него возникло странное ощущение – это произошло по его вине. Несколькими минутами ранее он фактически проклял этих двух за то, что они не Джеймс. Пусть он не попросил словами, но зато попросил с намерением – а Харун знает, что Бог к этому прислушивается. Все врут о том, чего хотят, но намерения всегда слышны Богу.
Поэтому сначала он встал неподалеку и попытался вспомнить подходящую молитву, которую произносят, когда случайно просят Бога нанести людям вред. Но в голову пришло лишь: «As’alu Allah al ’azim rabbil ’arshil azim an yashifika» – так у Аллаха просят исцеления. (Для себя он его попросить не мог.)
Но он хотел, чтобы в отчете было отражено, что, увидев кучу тел, представив, что они мертвы или получили серьезные увечья из-за его мыслей, он переборол шок и подошел ближе с намерением поступить правильно – оказать первую помощь, позвонить 911, прочитать верную молитву.
И в этот самый момент тела распутались, и женская часть кучи села. К счастью, он мог разглядеть ее лицо: острые скулы, характерные овальные глаза, королевская шея. А потом она попросила его о помощи. Этим голосом.
«Однажды мы с ней встретимся, – говорил Джеймс, когда они смотрели клип на его телефоне. – Скажем, что мы ее самые первые и большие фанаты. Она будет знаменитой, будет известнее Бейонсе, а мы станем ее лучшими друзьями. И она споет на нашей свадьбе».
Такие заявления лишали Харуна дыхания. Ему казалось слишком смелым представлять свое будущее с Джеймсом, а уж тем более думать о свадьбе, да еще о свадьбе, на которой будет петь любимая певица Джеймса, которую они никогда не встречали.
Теперь, когда он наблюдает, как она скидывает туфли и обмывает ноги водой, в его голове появляются три мысли.
Первая: это не может быть она. Такого просто не может быть. Не с этим человеком, не в этом парке, не в этот день. И она напоминает ему о Джеймсе.
Вторая мысль: Джеймс, последними словами которого были: «Убирайся из моей жизни».
Третья: если это она, Джеймс простит меня.
Стоящий рядом парень еле сдерживает тошноту, и Харун переводит взгляд на него. Миловидный малый, таких симпатичных белых парней Джеймс называл «сладенькими».
– Я в порядке, – все твердит сладенький, хотя сам качается, как дерево во время бури.
