– Я хочу домой, – проговорил он.
– Вы, кажется, говорили, что у вас нет дома.
– Нет.
– Куда же вы отправитесь?
– Да куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
– Подыщете ферму в другом месте?
– Нет, к черту, завяжу с этим.
– Я попросил бы вас задержаться.
Улыбка Гэбриэла померкла, он нахмурился. Такая перспектива ему явно не нравилась.
– Зачем это?
Показания потерпевшего записаны, так что формально Чендлер обязан его отпустить, но делать этого было нельзя. Сержант попытался сообразить какой-нибудь предлог.
– Вы нам понадобитесь на опознании.
Ответный взгляд Гэбриэла заставил сержанта задуматься, не раскусил ли тот его уловку. Глаза прекратили бегать и смотрели внимательно и сосредоточенно, как бы умоляя Чендлера рассказать правду и не юлить.
– И где меня будут держать?
Первой мыслью было поместить Гэбриэла в одну из камер, но напуганного парня так не заманишь. А вот если предложить ему переночевать в комнате, на хорошей постели…
– У нас в городе есть отличная гостиница.
Чендлер, конечно, слукавил. Номера Олли Орландера хоромами не назовешь, но для наемного работника, привыкшего спать в бытовках на двадцать человек, сойдет.
– Ладно, – без энтузиазма согласился Гэбриэл.
– Охранять вас будет наш сотрудник.
Чендлер уже решил, что поручит это Джиму – тому все равно чем заниматься, лишь бы от кроссвордов не отвлекали.
– Мне связаться с кем-нибудь из ваших родственников?
– Нет, – резко ответил Гэбриэл.
От доверительной обстановки, которую пытался создать Чендлер, не осталось и следа. Семья, видимо, больная тема для парня.
– Совсем ни с кем? – все-таки уточнил Чендлер.
Гэбриэл медленно мотнул головой.
– А почему?
Вопрос рискованный, но привычка искать уязвимые места собеседника, чтобы впоследствии использовать на допросе, вырабатывалась годами, и не так-то просто было ей изменить. В такие минуты она выводила из себя и самого Чендлера.
И снова тот же ледяной взгляд, как бы говоривший, что спрашивать дальше не стоит. Чендлер послушался. Парню и без того порядком досталось, не хватало еще, чтобы кто-то лез в его личные проблемы. Впрочем, Гэбриэл все-таки ответил:
– Они умерли, сержант.
На лице у парня не дрогнул ни единый мускул, будто на эмоции не осталось сил. Похищение, угроза смерти, побег, травмы и лишения – неудивительно, что организм Гэбриэла начал понемногу отключаться.
– Сержант. – Его голос вдруг стал тихим и обволакивающим. – При рождении каждому из нас дается потребность в родителях и умиротворение от религии. Я лишился и того, и другого.
– То есть?
Гэбриэл вздохнул и прикрыл глаза.
– Да так, вспомнилось. Сержант, я устал, раздражен и напуган. Отпустите меня поспать.
Чендлеру не терпелось продолжить допрос, однако все ниточки, за которые можно было потянуть, уже оборвались.
Он вывел Гэбриэла в приемную; тот шел, пошатываясь, как будто в изнеможении. Таня едва заметно кивнула начальнику – значит, запись прошла успешно.
– У нас есть что-нибудь из одежды? – спросил Чендлер.
– Да так…
Таня порылась в коробке с вещами и достала оттуда грязную оранжевую футболку с небольшим логотипом на груди, пожалуй, самую приличную из того, что там было: эту одежду не брала даже Армия Спасения.
– Это еще зачем? – спросил Гэбриэл.
– Наденьте.
– Мне есть в чем ходить. – Он указал на свою окровавленную футболку. – Не хочу быть обузой.
– В таком виде в город нельзя. Людей распугаете.
Чендлер вывел потерпевшего во двор, где стояли ослепительно-белые полицейские машины.
– У меня не так много вещей, чтобы ими разбрасываться, – сказал Гэбриэл уже немного спокойнее. – Даже эту футболку жалко.
Знакомое чувство. В детстве Чендлер тоже не любил расставаться с вещами. Как-то раз они с лучшим другом – бывшим другом – Митчеллом чуть не подрались из-за старого футбольного мяча, хотя тот был настолько заигран, грыжа на грыже, что и кататься перестал.
– Никто у вас ничего не отнимает, просто переоденьтесь, – сказал Чендлер. – Считайте, что это подарок.
Гэбриэл взял футболку.
– Ладно, только сначала помоюсь.
4
Чендлер завел автомобиль и выехал в город. Под дневным солнцем салон тут же превратился в духовку, в которой плавилась черная обивка, а пассажиры тушились в собственном соку.
Они ехали по проспекту мимо семейных лавочек и заколоченных магазинов. Чендлер поглядывал на Гэбриэла. Тот спокойно и умиротворенно развалился на сиденье. Чендлер пообещал ему полицейскую защиту и надеялся, что не подведет.
– Тебе точно не нужно к врачу? – спросил он.
– А зачем? Со мной все в порядке; так, ушибы да ссадины. Больно, конечно, зато буду знать, что надо держать ухо востро.
– Прямо как с бывшей женой, – усмехнулся Чендлер.
Парень изобразил что-то вроде улыбки.
– Давно?
Голос звучал расслабленно, под стать позе. Вместо нервной дрожи – спокойный, доверительный тон ночного диджея на радио, который ставит тоскливые мелодии, вгоняющие слушателей в сон. Складывалось впечатление, что в пассажирском кресле сидел совершенно другой человек.
Чендлер прикинул в уме.
– Семь лет уже… Точнее, семь с половиной.
– Прилично так. Скучаете?
– После того как она пригрозила, что отберет детей – нет.
– Ничего себе, – проговорил Гэбриэл. – И как, есть за что?
Чендлеру не очень хотелось обсуждать эту тему с незнакомцем, но его голос вызывал на откровенность. Чендлер чувствовал себя радиослушателем, который, мучаясь бессонницей, позвонил в студию и в прямом эфире рассказывал о своих бедах и трудностях.
– Не-а.
– И сколько у вас детей?
– Двое. Пожалуй, единственное хорошее дело в моей жизни. – Чендлер улыбнулся и посмотрел на пассажира. – Два хороших дела.
Разговоры о Тери выматывали душу, зато он никогда не упускал случая похвалиться детьми, как бы компенсируя этим невозможность уделять им достаточно времени. Работа есть работа: отчеты, проволочки, иногда надо задержаться, а иногда и выйти в неурочное время.
– Сколько лет?
– Саре почти одиннадцать, Джасперу скоро девять.
