Потом я стала думать о тех ребятишках, которых видела вчера в фавеле. Их самозабвенный танец потряс меня. Они действительно танцевали, чтобы жить. Наверное, столь острая моя реакция на увиденное и есть следствие каких-то глубинных связей, которые существуют между мной и этими детьми. Но вчера я не увидела эти связи и даже не подозревала об их существовании. Зато сегодня я была почти уверена в том, что тоже появилась на свет в фавеле. Поступок моей матери, какими бы мотивами она ни руководствовалась, отдавая меня в приют, так или иначе, спас мне жизнь, уберег от весьма неопределенного будущего. И потом, кем бы ни были мои родные отец и мать, благодаря своим поискам я обрела родную бабушку, которой, судя по всему, я совсем не безразлична.
Потом я стала размышлять о том, стоит ли мне продолжать поиски матери. И решила, что не стану этого делать. Из того, что рассказывала мне Беатрис, сам собой напрашивался вывод: я в ее жизни стала таким побочным биологическим продуктом, то есть с самого начала была нежеланным и ненужным ребенком. Хотя подобные мысли неизбежно заставляли вспомнить, что и сама я поступила точно так же, но уже по отношению к своему собственному ребенку. Так имею ли я право осуждать свою мать? Обвинять ее в том, что она никогда не любила меня, не зная всех тогдашних ее жизненных обстоятельств?
Однако после всего, что я пережила за сегодняшний день, я наконец в полной мере осознала, что именно так страстно хотела сделать для своего сына. Оставить ему что-то такое, что бы объяснило ему причины того, почему я поступила так, а не иначе. Но, к сожалению, в его случае нет ни цепочки с лунным камнем, ни бабушки с дедушкой, которые бы озаботились его поисками. Никаких зацепок, которые могли бы пролить свет на то, кто он такой и откуда родом. К тому же, как правильно заметил Флориано, велика вероятность того, что приемные родители не стали посвящать мальчика в историю его рождения. А вдруг рассказали? А вдруг когда-нибудь в будущем он тоже захочет заняться поисками настоящих родителей? Надо же дать ему какой-то след, хотя бы указать направление поисков.
Как это сделал Па Солт для всех своих шести дочерей.
Сейчас я поняла, почему координаты, указанные отцом, привели меня не в сиротский приют, а на виллу Каса дас Оркуидеас. Хотя я родилась в другом месте, не на вилле, он понимал, что этот след выведет меня на Беатрис, что я познакомлюсь со своей родной бабушкой, единственным человеком, родным мне по крови, который в свое время озаботился моими поисками.
Да, но что делал Па Солт в Рио в то самое время, когда я появилась на свет? И почему из всех младенцев, имевшихся на тот момент в приюте, он выбрал именно меня? Беатрис ни словом не обмолвилась о мыльном камешке. Значит, когда Кристина отдавала меня в приют, его при мне не было. Тогда как, каким образом этот камень попал к отцу?
Вот еще одна головоломка, которую, судя по всему, мне никогда не разрешить. А может, хватит этих «почему» и «как»? Пора перестать изводить себя вопросами и принять как данность то, что у меня есть. Ведь мне несказанно повезло: иметь такого любящего отца и такого мудрого наставника, человека, который всегда был рядом. Пора наконец начать доверять людям и видеть все то хорошее, что есть в другом человеке. Последнее соображение сразу же заставило меня вспомнить о Флориано.
Я машинально глянула в окно, потом перевела взгляд на небо. В этот момент он уже наверняка летит где-нибудь над Атлантикой. Как странно, размышляла я, целых четырнадцать лет я просуществовала словно в вакууме. Никаких желаний, никаких эмоций. А тут сразу свалилось все, и всего так много. Мои чувства к Флориано возникли спонтанно и даже неожиданно. Так бывает, когда упругий бутон розы вдруг за одну ночь превращается в роскошный благоухающий цветок. Сегодня чувства к Флориано переполняют меня и одновременно кажутся мне такими естественными, как нечто само собой разумеющееся.
Едва проводив Флориано, я уже скучаю без него, и вовсе не потому, что снедаема какой-то временной страстью. Отнюдь. Мое чувство к нему не страстное увлечение, а спокойное признание того, что отныне Флориано стал частью меня и моей жизни. В глубине души я догадывалась, что и он воспринимает меня как часть себя. Между нами возникло действительно что-то очень серьезное, не похожее на минутное помутнение разума. Впрочем, чувства все равно нужно подпитывать, чтобы они не увяли и постепенно не сошли на нет.
Я схватила свой ноутбук, открыла его и тут же настрочила пространное письмо Флориано. В сжатой форме изложила все, что рассказала мне Беатрис. Сообщила, что завтра я снова собираюсь наведаться в монастырь, чтобы встретиться с ней еще раз.
Обычно у меня всегда возникают проблемы с заключительными строками письма, но тут я не стала предаваться излишним размышлениям, а написала то, что подсказывало мне сердце, после чего сразу же нажала на клавишу отправки корреспонденции, даже не перечитав письмо. После чего вышла из номера, спустилась вниз и направилась на пляж, чтобы окунуться в бодрящие волны океана, набегающие на прибрежную полосу Ипанемы.
* * *
На следующее утро Яра снова встретила меня у входа в монастырь, как и вчера. Она приветствовала меня жизнерадостной улыбкой и даже стеснительно протянула руку для рукопожатия.
– Большое вам спасибо, сеньорита.
– За что? – поинтересовалась я.
– За то, что вернули свет в глаза сеньоры Беатрис. Пусть и на очень короткое время. А как вы? С вами все в порядке после того, что она вам рассказала?
– Если честно, Яра, то я не ожидала услышать такое. Но я как-то справляюсь.
– Да, она не заслужила иметь такую дочь. Да и вы не заслужили иметь такую мать, – тихо пробормотала Яра.
– Так часто бывает в жизни. Мы не всегда получаем то, чего заслуживаем. Но будем надеяться, что будущее окажется ко всем нам более приветливым, – негромко откликнулась я, скорее размышляя вслух, чем отвечая на реплику Яры, пока она вела меня уже знакомым коридором к комнате Беатрис.
– Сеньора Беатрис лежит, но все равно настаивает на встрече с вами. Так мы идем? – спросила у меня Яра уже у самых дверей.
– Да.
Сегодня мы с Ярой впервые вошли в комнату вместе. Яре уже не нужно было подготавливать свою хозяйку ко встрече со мной. Беатрис лежала на постели, вид у нее был очень слабый, но все равно, увидев меня, она заулыбалась.
– Майя! – Она велела Яре поставить стул возле кровати. – Проходи же, садись. Как самочувствие, милая? Я вчера за тебя волновалась. Ведь мой рассказ стал для тебя самым настоящим шоком.
– Все в порядке, Беатрис. В полном порядке, честное слово, – ответила я, присаживаясь на стул. После чего осторожно погладила ее руку.
– Я рада. Ты – сильный человек, и я восхищаюсь тобой. А сейчас хватит о прошлом. Давай лучше поговорим о тебе. Расскажи мне о своей жизни, Майя. Где ты живешь? Ты замужем? Дети есть? Кто ты по профессии?
Следующие полчаса я подробно живописала бабушке всю свою жизнь. Все, что смогла вспомнить. Рассказала ей об отце, о своих сестрах. Описала наш красивый дом на берегу Женевского озера. Потом стала рассказывать о своей переводческой работе. И уже почти приготовилась исповедаться перед ней и о романе с Зедом, и о своей беременности, и о том, что после родов я тоже отказалась от своего ребенка и его усыновили другие люди. Но инстинктивно почувствовала, что бабушке важно лишь то, что подтверждает ее ожидания: я счастлива, и у меня все в порядке. А потому я не стала касаться этой запретной темы.
