К удивлению Мэттью, кубик исчез. Сначала тот стал искать его на полу, решив, что дочка просто бросила его. Но Салли взяла в руки игрушку и потрясла ею, чтобы убедиться, что кубик оказался внутри нее.
– Это полтергейст, – заявил Мэттью. – Амели не могла сделать это сама. Считается, что она сможет делать это только через несколько недель…
Салли рассмеялась и вернулась к раковине, чтобы взять с подоконника вазу и наполнить ее водой из-под крана.
– Это полтергейст, правда, Амели?
– НЕТ! – Девочка вновь взялась за свою бутылочку, а Мэттью наклонился вперед, чтобы поцеловать ее в лобик.
И вот – случилось!
– ПАПА.
Все замерло – немая сцена. Мэттью слушал, как эхо отражается от всех стен, но боялся поверить, что это правда.
– Что ты сказала? – Он задал вопрос шепотом, а Салли повернулась к ним с тюльпанами в руках.
– ПАПА.
Амели посмотрела ему прямо в глаза и вновь принялась за сок. Это было мгновение чистого волшебства. Мгновение, которое превзошло все, что Мэттью испытывал до этого. В день, когда она родилась. В день, когда он привез ее домой. В день, когда она впервые улыбнулась.
И вот наступил этот день.
День, когда его упрямая и обожаемая доченька наконец назвала его ПАПОЙ.
Сегодня, 18.30
Я впадаю в какой-то транс. Дыхание у меня замедляется. Я замираю и просто смотрю в окно.
Можно ли назвать это шоком? Не знаю.
Может быть, шок необходим мне, чтобы пережить это путешествие? Путешествие по моей собственной преисподней, с деревьями, едва различимыми сквозь пелену дождя, и потоками воды, под углом стучащими в вагонное окно… И вот я сижу и всё смотрю и смотрю, пока мое сердце не начинает биться в унисон со стуком колес и я не переношусь вместе с деревьями и дождем в прошлое – далекое-далекое прошлое, туда, где всё это началось. Вспоминаю, как всё было просто, безупречно и удивительно в тот вечер, когда я впервые встретила Марка. И в какой безопасности ощутила себя тогда.
Бросаю взгляд на мужа. Тот сидит с закрытыми глазами, и мне интересно, о чем он сейчас думает: может быть, как и я, хочет от всего отключиться? И вспомнить лучшие времена? Более безопасные времена?
Мы, я и Марк, встретились на присуждении профессиональных наград. Мы оба притворялись, что нам наплевать на то, что награда в результате досталась нашим соперникам, и стояли плечом к плечу возле стойки портье, желая заказать такси, чтобы уехать пораньше, в то время как победители обливали своих коллег «Боллинджером»
[53] в зале, где вручались награды.
Марк тогда только-только открыл собственную компанию, и его обставил главный конкурент – компания «ПРО-моушн»
[54]. Боже, я так ясно всё это вижу – как я была тогда молода… Молодая и – да – довольно хорошенькая, хотя и очень злая, и разочарованная. Мне приходилось улыбаться сквозь стиснутые зубы, потому что коллега-копирайтер
[55], известная тем, что ворует клиентов (а также мужей, если верить слухам), продефилировала на сцену, покачивая бедрами в обтягивающем платье.
«Полчаса», – это были его первые слова, обращенные ко мне.
«Я хочу сказать, что такси придется ждать полчаса».
Я смотрю на Марка и вспоминаю, как мне тогда сразу же понравилось то, что я увидела перед собой. У него была хорошая линия подбородка и отвратительно сидящий костюм. Он был ему велик, словно Марк сильно похудел.
Но я была не в настроении, поэтому пожала плечами и пошла к выходу из отеля. И только на улице поняла, что он идет за мной.
– Я могу вам чем-то помочь? – Я не собиралась флиртовать с ним, просто была слегка озадачена. А еще разочарована и хотела как можно скорее уехать.
– Вы же не собираетесь ловить его здесь?
– Простите?
– Я про такси. В это время дня? Никаких шансов. Особенно здесь. Я уже пробовал.
Все это было до эры «Убера» и телефонных приложений, поэтому по моему лицу Марк мог догадаться, о чем я подумала. Я не могла понять, какое он к этому имеет отношение.
– Мне просто не хочется думать о…
– Маленькой девочке, потерявшейся в Лондоне? Да еще и так поздно. – Произнеся это, я широко раскрыла глаза.
– Сдаюсь, – сказал Марк и шутливо поднял вверх руки. – Я не хотел показаться вам навязчивым.
И в этот момент я нажала на паузу и почувствовала какой-то физический стыд за свой тон, который заставил его покраснеть.
– Простите меня. Я веду себя, как дура… – И, протянув руку, добавила: – Софи Хилл, копирайтер в «ЭКС-поуз». Которого по недоразумению выдвинули кандидатом на премию года в номинации «Слоган года». Я вовсе не хотела вас обидеть. Просто не умею проигрывать.
Тогда Марк тоже улыбнулся и протянул мне руку. Официальное рукопожатие, которое мне понравилось.
– Марк Эдвардс, номинант на премию «Лучшее новое агентство». Тоже ненавижу проигрывать, но я рад, что встретил вас.
А потом он снял свой галстук-бабочку, расстегнул пуговичку на воротнике, и мы пошли с ним в ногу, но, потерпев неудачу с такси, как и предсказывал Марк, очень быстро нашли убежище в баре на углу, из которого доносился запах хорошего кофе.
Это действительно был бар в старинном стиле, с интерьером под Париж и мебелью из темного тростника. Болтали мы о путешествиях, в основном о Париже, и я, к своему удовольствию, узнала, что ему нравятся те же непопулярные у туристов места, что и мне.
Два часа и три чашки кофе спустя я уже знала о нем все. Мальчик из рабочей семьи, выбившийся в люди. Первый из семьи, окончивший университет, лучший работник в двух медийных агентствах, а ныне – обладатель жуткого долга, в который он залез ради своего собственного стартапа.
– Так сегодняшняя победа была для вас важна?
– Она не была бы лишней, но – c’est la vie
[56].
Послание, которое я получила от него наутро, было восхитительным:
«Предлагаю обед в Париже. Два отдельных номера. Никаких обязательств…»
В своем номере я провела первую ночь, но не вторую.
В тот раз мы так часто смешили друг друга…
И так много занимались любовью, как будто каждый раз боялись, что наступит конец света…
