Но эта история еще не окончена.
Слышь, Андрюха, я буду упорно штудировать всякие духоборческие книги, чтобы, в конце концов, оказаться, по крайней мере, поблизости от той тусовки, где можно встретиться с тобой. Хотя ты сам ничем подобным себя тут не утруждал, спокойно обходясь поэтом Юрием Левитанским, подаренным тебе и мне в свое время Серёгой Седовым.
Твой томик Левитанского – один из наших трех – дала тебе с собой твоя жена Ленка в комплекте с перочинным ножом и флягой на всякий пожарный случай в ту дальнюю дорогу, где один Бог знает, что может пригодиться.
Между нами только ночь
Вдруг в конце апреля пошел снег.
– Как же так? – удивлялся мой брат Юрик. – Такой холод? Ведь могут цветы замерзнуть!
Апрель, новая весна – снежная, холодная, а всё равно – весна есть весна, и ты дожил до нее! Почему-то весной мне всегда приходит это в голову.
В тот день я уговорила Юрика вместе сходить в театр “Эрмитаж” на спектакль швейцарца Петера Риндеркнехта – “с музыкой и куклами (так было написано в афише), для любопытных зрителей от восьми лет и старше…”
Мы-то с Юриком гораздо старше. Юрик вообще уже весь седой. Мы с ним так редко видимся. Юрик – военный геодезист, майор, всё время командировки, живет он один с двумя попугаями: желтенький Петька и зелененький Чапай.
Еще у него есть рыбки.
– Это моя большая холоднокровная семья! – с гордостью говорит о них Юрик.
Уезжая в командировку, брат оставляет мне червей в холодильнике и записку:
“Машка! Не клади продукты на червяков, а то им душно”.
Юрик соорудил такой большой аквариум во всю стену, что однажды пол не выдержал тяжести, и аквариум у него провалился в нижнюю квартиру.
Все остались живы к немалому своему удивлению – и соседи, и братец, и огненные барбусики, даже золотые вуалехвосты и нежные полосатые скалярии почти не пострадали, а сом Алёшка отделался легким испугом. Но всё же не хотелось бы останавливаться на этом случае подробно.
Билеты я упросила по телефону забронировать нам заранее, и очень благодарила кассира, что Юрику не понравилось.
– Почему ты заискиваешь перед кассиром? – спросил он строго. – Кассир должен благодарить покупателя, а не покупатель – кассира.
Зато он был страшно доволен, что в фойе стояли разные телевизоры и музыкальные центры фирмы “Самсунг”. Юрик просто помешан на музыкальных центрах. Всю зарплату целиком он тратит на джазовые диски, а над аквариумом у него висит многозначительный плакат:
“Огонь любви разгорается от мелодий!”
В театр “Эрмитаж” он пошел со мной только потому, что я пообещала ему обалденный концерт на контрабасе. Мол, Петер Риндеркнехт – великий швейцарский контрабасист. И показала ему на афише – издалека – лохматого великана черноволосого, тот в красном бархатном фраке и “бабочке” самозабвенно играет на контрабасе.
Когда оказалось, что контрабас Петеру служит “волшебным ящиком”, вертепом, весь свой театр он упрятал в контрабас! – Юрик не мог скрыть разочарования.
– Ой, какой у него пыльный бархатный фрак, – недовольно зашептал Юрик. – Вообще театральные люди мне кажутся очень пыльными. Театр – это скопище пыли. Мы не замечаем пыли в обычной жизни, – шептал он, – а в театре – то ли оттого, что свет слишком яркий? – одна только пыль.
Он ворчал и ворчал, но я не жалела, что завлекла его сюда, хотя бы и обманом.
Мне так хорошо с ним всегда, я в детстве от него не отставала. Куда он, туда и я. Я и за пивом им бегала, только бы не прогоняли.
Юрик мне брат по маме. Отец Юрика – военный. Мама говорит: “Он вернулся с войны – такой герой, тяжелое ранение, и всё показывал какой-то необычайный орден, который, как потом оказалось, он не заслужил, а просто нашел в Румынии…”
Но всё равно Юрик для меня роднее брата. Я иногда размышляю: с чего началась моя божественная удача в этой жизни? И понимаю – с того, что всё мое детство длиною в жизнь я провела за его широкой, надежной спиной.
Если б кто-нибудь спросил у меня, чего я ищу, что я больше всего ценю в этом мире, я бы ответила: не любовь (она вечно оканчивается скандалом), не дружбу (дружба тает с годами, рассеивается, превращается в воспоминание), а братство – братство я ставлю превыше и дружбы, и любви, потому что это единственное, мне кажется, на что можно положиться.
Но был момент – даже Юрик закайфовал: когда сам артист наконец-то расслабился, сел на стул, открыл в контрабасе дверку, а там – настоящая кофеварка. Он стал варить себе кофе, чудесный запах распространился на целый зрительный зал, и вот он лениво извлек из контрабаса открытку с изображением, может быть, южной Италии и прочитал:
“Дорогая мама! У нас всё хорошо! Микелле в полном порядке, он в тюрьме…”
Петер Риндеркнехт сидел на сцене и наслаждался чашечкой кофе, а мне этот эпизод понравился больше всего, потому что я сама очень люблю сесть где-нибудь в хорошем месте – немноголюдном, с Юриком, в тепле и тишине, пускай даже в “Макдональдсе”, пить капучино с жареным картофелем, есть ванильное мороженое, ну, можно взять ещё по слоеному пирожку с ежевикой…
Юрик что-то рассказывает из своих путешествий по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку. Эти истории обычно связаны с каким-нибудь подвигом, который он совершил. То на Севере из ледяной воды вытащил стопудовых мужиков утопающих, то в сибирской деревне вытянул из горящего коровника коров. А однажды на даче в Кратово он меня спас от неминуемой гибели, когда я в лодке на пруду подавилась огурцом. Другой бы растерялся, а Юрик – нет. Он схватил меня за ноги и так стал трясти, что огурец вылетел и упал в воду!
После чего брат всегда интересуется, как мои дела на издательском фронте?
– Если никто не издаст твою книжку, – он всякий раз говорит мне, – ты только не расстраивайся. Я ее опубликую за свои деньги. Да, армия сейчас не в почете, наука в загоне, – ничего, подкоплю, затяну ремень потуже —…и твоя книга найдет своего читателя! Иначе зачем ты ее написала?!..
С книжкой вот какие дела: книжки пока нету. Только публикации в журналах – главы, отрывки, фрагменты… Но всё полностью готово, чтобы она появилась. В зеленой картонной папке лежит эта повесть я назвала ее “Загогулина” – о моем босоногом интернатском детстве. (“Как??? Вы учились в интернате??? – воскликнули в одном издательстве, возвращая мне эту папку. – Ни за что бы не подумали! У вас такой взлелеянный вид…”)
А что такого? Родители уезжали на полгода за границу, бабушка отказалась остаться с двумя детьми, тем более Юрик был трудный подросток, и меня уговорили пойти учиться в интернат, хотели ненадолго, а я пообжилась, привыкла и отмотала там четыре года.
Но с книжкой пока не вытанцовывалось. Раз как-то позвонили из очень странного издательства (сами позвонили!). Издательство “Восход”. Бывший “Спутник”.
