В этот миг пролетавший над его головой Пушкин уронил листок, на котором, как это ни странно, отчетливо было написано: “Лёня, хочу в Париж. Александр”.
Мы уложили наш скарб в дорожный сундук, сходили в холодный пустынный храм, помолились расписной деревянной Деве Марии, старинным деревянным Иисусу Святому Сердцу и Старцу Благодарения, навеки распрощались с новыми друзьями, обняли безумную Софи, здравомыслящего Жако и утренним поездом – первым после забастовки железнодорожников – отправились в Париж.
5. Красная лошадка
Ага, я в Париже, я гуляю, я балдею. Сорок мне уже есть? Сорока вроде нет. Ладно, душа моя, взмывай к небесам – сменили ракурс – глядим на себя с высоты птичьего полета, откуда легко стирается грань между сиюминутным и вечным.
Вот я пешком взбираюсь на холм Монмартр по улице, ведущей к нарисованной когда-то Ренуаром мельнице-трактиру “Мулен де ла Галетт”. Знаем, знаем, сюда заглядывал Лотрек, заказывал большую миску глинтвейна с корицей и выпивал ее залпом. Читали.
Дальше по тихой Оршан через площадь Эмиль-Гудо с ее каштанами, скамейками и фонтанчиком к полуразрушенному фасаду, который только и сохранился от овеянного преданиями “Бато-Лавуар”. Когда-то в каморках с печками-буржуйками здесь ютились художники и поэты. Старая стена служила убежищем Модильяни, при свете керосиновой лампы рисовал своих “авиньонок” Пикассо. В разные времена где-то тут неподалеку обитали и Ван Гог, и Дюма-отец, трудившийся не поднимая головы. Старик написал сотни книг, охватывающих все сферы бытия, включая пятикилограммовую кулинарную книгу, и пенял сыну:
– Сынок, я работал по двадцать пять часов в сутки.
– Но в сутках двадцать четыре часа!..
– А я садился за стол на час раньше…
Все эти люди живы для меня. Время не так важно в моей жизни, куда важнее пространство, земля, вот этот холм, по которому они шагали. Я чую Путника по следам, оставленным на дороге.
У подножия собора Святого Сердца в шумной толпе продавцов сувениров, туристов и карманников я застываю с прижатой к груди тряпичной красной лошадкой.
– Май вайф арбайт ит! Дора! Муттер оф эйт киндер. Бай! – на дикой смеси английского, немецкого и французского стал горячо убеждать меня купить лошадку всклокоченный сенегалец с губами саксофониста Роланда Кёрка, дудевшего на трех саксофонах сразу, легко подыгрывая себе носом на флейте, подвязанной к плечу.
По виду этот парень только что из джунглей, но стоило зазвонить колоколам на храме Сакре-Кёр, он истово перекрестился, после чего без всякого зазрения совести потребовал за лошадку из пары детских красных колготок, изношенных кучей их с Дорой детей, сотню франков.
– Что?! – вскричал Лёня. – Отдай ему его лошадку и пошли. Дурят нашего брата, – негодовал он, – вон сидит мужик, за десять франков он тебе на рисовом зернышке напишет “Марина” и положит в баночку… Мы тоже можем в России всё это сделать! Просто не хотим…
– Квасной патриотизм? – говорю, не выпуская из рук лошадку.
– Почему? – рокочет Лёня. – Просто не надо путать истинные ценности с яркими заграничными побрякушками!
– Мадам, месье, – сказал наш чернейший из сенегальцев, – обратите внимание: хвост и грива из настоящего конского волоса…
Мы замолкаем. Красная лошадка, сшитая “на живую” черными нитками, неказистая, скособоченная, очерченные грубой ниткой глазницы без зрачка, вся ее амуниция, скрученная из пеньковой веревки, конский хвост натуральный, сплетенная грива – это какое-то вечное искусство, напоминающее искусство кроманьонца. Когда еще не разделились люди по культурам, три тысячи лет назад в такие лошадки играли дети. Откуда она? Из Сенегала? Из Японии? С Тибета? Из России? От этой лошадки веяло бесконечностью.
– Пятьдесят, – говорит Лёня.
– Восемьдесят, – твердо сказал продавец.
Сам Лёня, я уверена, еще не знал, как он поступит. А красная лошадка уже знала, что она моя. И что мы снимем документальный фильм, который так и назовем “Красная лошадка”.
Да, она неказистая, эта лошадка, я говорю там, в фильме, если взглянуть на нее глазами нормальных, уважающих себя лошадей, зато у нее хвост и грива – из настоящего конского волоса. Именно она поможет нам встретиться с теми, с кем мы довольно редко встречаемся в обычной жизни – героями нашего фильма станут умственно отсталые люди из общины “Вера и Свет”.
Община появилась тут, во Франции, в городе Лурде с легкой руки великого защитника умственно отсталых людей Жана Ванье, такого же потрясающего француза, как наша Клоди Файен или человек-амфибия Жак-Ив Кусто.
Жан сказал: “Община – это приятие человека таким, как он есть. Тех, кого общество считает не имеющими ценности людьми, мы считаем драгоценными для жизни и для Земли”.
Его золотые слова разнеслись по всей планете.
И на красной лошадке с Монмартра я прискакала в гости к герою нашего фильма Саше по прозвищу Саша Нежный (это в общине его так прозвали) – человеку с таинственнейшим у нас на планете синдромом Дауна. Ему стукнуло двадцать пять, но в душе он, как Питер Пэн, навсегда остался ребенком.
Саша сразу поразил меня.
– Ах, Марина, – сказал он, – я давно о вас мечтал, я всю ночь не спал, я с вами с трех лет знаком, вы мне очень нравитесь…
Я была растрогана, смущена, обрадована. И очень удивлена, когда он подошел к оператору и сказал ему те же самые слова, полные искренней любви и неподдельной сердечности.
Саша Нежный, к тебе обращаюсь я сейчас, про тебя пою свою песню. Ты встретил меня словами “радость моя”, ты пел и аккомпанировал на гитаре, в тот день ты научил меня играть в шашки, и мы играли с тобой в шашки пять часов.
На съемках фильма “Красная лошадка” мы со всей общиной поехали на дачу. Прямо надо сказать – та еще компания! Слишком уж эти ребята много времени проводят дома. А тут они вместе в шортах и панамах катят в пригородной электричке, с ними родители, с ними друзья. Вот это было веселье! Народ в электричке просто вытаращил на нас глаза. Даже пальцами показывали. Обычное дело, многих это ранит – и детей, и родителей. А Саша Нежный улыбнулся и сказал:
– Смотри, как нас смотрят… Как на иностранных туристов!
В то лето Саша по личному приглашению Жана Ванье собирался во Францию. И он в нашем фильме показывает составленный им самостоятельно “Список вещей”, которые возьмет с собой в Париж:
Черные очки,
тапочки,
тельняшка,
карманный фонарик,
фломастеры…
В конце фильма Лёня усадил Сашу за стол, разложил бумагу, дал кисть, краски и поставил перед ним на подоконник лошадку с Монмартра. За окном ветер, дождь, листья волнуются на ветру, а мы видим, как из несуразной и скособоченной та превращается в статную с дивной гривой, могучим хвостом, огненно-красную – самую лучшую в мире лошадь.
