Кого бы она ни повстречала, на какое бы ни отваживалась знакомство, о каждом вспоминает с таким юмором и теплотой – от имама до заключенного в кандалы, просящего подаяния. Толпы народа бушуют на страницах этой книги – наивные, трогательные, лукавые, коварные и бесхитростные, солдаты, почтальон, аптекарь, музыканты, принцессы, дети, старики и местные врачи.
Один арабский эскулап распахнул перед ней свои сокровища: запас медикаментов – итальянских и английских. Ох, до чего ж он был огорчен, узнав, что давно прописывает микстуру от кашля в качестве глистогонного средства!
Как беспомощна была она перед лицом неизлечимого детского дифтерита без сыворотки, туберкулеза – без лекарств. И какая радость и гордость обуревали Льва, Люсю и меня, когда ей удавалось-таки победить болезнь, спасти кого-то от смерти.
Андре постоянно слал из Парижа лекарства и медицинское оборудование. Своими руками из кучи металлолома мадам Файен сооружала кровати для больницы. Однажды пришлось выдумать, что у принца сахарный диабет и ему надо постоянно делать анализ мочи – чтобы открыли, наконец, лабораторию для настоящих больных.
Клоди Файен боготворили в Йемене. Достопочтенный мэр Забида предложил ей руку и сердце. У жен его не было сыновей, а у французского доктора – четверо, и он решил возложить на нее всю надежду…
Лев переводил и переводил! А мы с жадностью прочитывали только-только переведенные листы. (Конечно, “мы” сильно сказано. Мне в июне 58-го как раз стукнуло четыре года.)
И сколько б воды не утекло с тех пор в речке Сене, всякий раз, когда я листаю эти страницы, чувствую, что завидую ее взгляду на мир и на людей, знаете, такой бывает взгляд – когда всё под ним оживает, мерцает, пульсирует.
Клоди еще несколько раз возвращалась в Йемен. Она открыла в Сане первый национальный этнографический музей. Там собраны сенсационные экспонаты, которые подтверждают: на этой земле до нашей эры переживало расцвет Сабейское государство подруги царя Соломона, царицы Савской – Билкис.
Древние римляне называли эти края “Арабия Феликс” – “счастливая Аравия”.
И пусть на смену высоко развитой цивилизации пришли довольно мрачные времена, на смену мудрым правителям – имам, чья власть держалась на штыках и львах, а на смену космически образованному народу – люди, которые не умеют ни читать, ни писать (в начале шестидесятых в Северном Йемене не было ни одного кинотеатра и запрещалось слушать радио!), – Клоди Файен всё равно умудрилась навеки оставить там свое сердце.
Несколько лет спустя в Париж ей пришло письмо из Йемена – от коллеги, французского врача. “Катастрофически не хватает лекарств!” – писал он в полном отчаянии. И в тот же день ей на глаза попадается толстый журнал, где объявлен конкурс на лучший очерк об экзотическом путешествии.
Тогда Клоди Файен садится и пишет вот эту свою книгу.
…И получает баснословную премию, которая мы можем догадаться куда была отправлена – вся, до последнего франка…
В общем, это такая женщина, о-ля-ля! Если б не моя мама (которую Клоди очень любила и всю жизнь посылала ей платочки из Парижа с изображением Эйфелевой башни), боюсь, наш Лев влюбился бы в нее очертя голову. Тем более она в восторге была от его перевода, хотя ни слова не понимала по-русски.
Лев и в самом деле не сплоховал! Русский язык у него сочный, колоритный, а и французские мотивы вплетаются, и, конечно, знойный арабский.
Мы вернулись в Москву с моря в Гаграх, рукопись была сдана, книга моментально вышла тиражом 20 000, и чуть ли не за один день весь тираж был распродан.
2. Мохсен Ахмед аль-Айни
Прошло три года. Той весной мы переехали из центра Москвы с улицы Горького на дальние черемушкинские окраины. В доме пахло краской, клеем, новыми обоями, свежим паркетом, мебель еще не куплена, посреди просторной комнаты царил старый бабушкин стол “Анаконда” с деревянными табуретками. Вечер. Конец апреля. Вдруг звонок в дверь.
На пороге двое, как нам показалось, африканцев. Один – высокий, худощавый, другой, наоборот, этакий мистер Твистер с сигарой, оба смуглые, в белых плащах и страшно грязных ботинках. Видно, люди неместные, прибыли издалека и долго месили грязь в поисках нашей пятиэтажки, там еще не был проложен асфальт.
– Нам нужен Леон Москвин, – произнесли они по-французски и показали наш адрес, написанный русскими буквами на листочке.
– Это я, – слегка ошарашенно сказал Лев.
Тут они обняли его и расцеловали. Мы, конечно, столпились в коридоре, ну, интересно ведь – что за птицы? Они давай расточать улыбки, по очереди поцеловали руку бабушке, Люсе вручили фиалки, брату – жвачку, мне – заграничное печенье, Льву – сигареты “Мальборо”…
Что за люди? Ничего не понимаем. Оказывается, это посланники Йемена, прибывшие в Москву от Федерации арабских профсоюзов, борцы за торжество демократии во всём мире, республиканцы, пламенные революционеры, и вот поди ж ты – заехали в такие дали, чтобы участвовать в нашей Первомайской демонстрации!
Кроме того, объясняясь то на английском, то на французском, мы выяснили, что “маленький, толстенький”, его звали просто Мохсен Ахмед аль-Айни, перевел книгу Клоди Файен о Йемене на арабский язык. Это она им дала наш адрес. А длинный парень Али Хусейни – его товарищ по борьбе с упадническим режимом имама. Вместе с Мохсеном они как раз готовились к свержению монархии в Йемене, о чем и сообщили нам, понизив голоса, чуть ли не в прихожей.
Мы бросились накрывать на стол. Банки моей любимой кукурузы выкатили из-под буфета, открыли варенье, нарезали колбасу, пир горой! Все разговоры, конечно, крутились вокруг несравненной Клоди Файен. Кстати, история нашего знакомства меня поражает до сих пор.
О том, что книжка вышла в России, она узнала от израильского этнолога, случайно увидевшего в библиотеке Тель-Авива книгу “Французский врач в Йемене” на русском языке. И написала письмо Илье Эренбургу (в то время он был одним из руководителей Общества дружбы “СССР – Франция”), что книга уже переведена на восемь языков и все переводчики стали ее друзьями, а теперь ей очень хочется познакомиться с “Леоном” Москвиным и его семьей.
И вот нам пришло из Парижа восторженное письмо от Клоди Файен. Потом сама нагрянула – высокая, статная, глаза горят; она всё время улыбалась, готова была в любой момент распахнуть объятия, прижать тебя к сердцу. И так смеялась заразительно, закидывая голову, блаженно прикрывая глаза… В общем, это была поистине харизматическая личность, штучный экземпляр, который хорошо инопланетянам показывать, чтобы у них о землянах сложилось приятное впечатление.
Клоди Файен завораживала меня, в ее присутствии я впадала в легкий транс, и, будучи в эйфории, однажды прыснула себе в глаз духи, которые она привозила нам в изобилии из Парижа. Три дня очухивалась, могла бы окриветь, носила б черную пиратскую повязку на глазу…
Родители водили ее гулять на крышу нашего прежнего дома в Большом Гнездниковском переулке, откуда видно всю старую Москву. Они то провожали ее на Кавказ, то встречали из Средней Азии… Причем повсюду Клоди накупала тяжеленные ковры, неподъемную чеканку, резьбу по дереву, глиняные кувшины, расписные пиалы – и всё это аккуратно распределяла по музеям Парижа!
