— Только отсюда никуда не улететь, — задумчиво говорю я.
Он бросает на меня взгляд и смеется.
— Это уж будьте уверены!
По ту сторону стеклянной двери появляется сотрудник тюрьмы и отпирает замок.
— Доброе утро, Джо! — приветствует его адвокат, и надзиратель что-то бормочет в ответ. — Смотрел вчера игру «Брюинз»?
— Еще бы! Вот скажите мне, как «Патриоты» и «Сокс» могут выиграть чемпионат, если «Брюинз» катаются на льду точно коровы?
Я следую за ними до пропускного пункта. Надзиратель заходит внутрь, адвокат предъявляет ему водительское удостоверение. Адвокат что-то царапает на планшете и передает свои ключи надзирателю. Потом проходит через металлоискатель, направляется дальше по коридору и исчезает из виду.
— Чем могу помочь, мадам? — спрашивает надзиратель.
— Я пришла на свидание с сыном, Джейкобом Хантом.
— Хант. — Он проверяет по списку. — А-а, Хант. Есть такой. Поступил вчера вечером.
— Да.
— Еще не разрешено.
— Что?
— Свидание. К субботе, вероятно, выяснится. В любом случае, все свидания по субботам.
— По субботам? — переспрашиваю я. — Вы хотите, чтобы я ждала до субботы?
— Мне очень жаль, мадам. Пока вам не разрешат свидания, ничем помочь не могу.
— Мой сын аутист. Ему необходимо меня видеть. Когда меняется заведенный порядок вещей, он может разволноваться. Даже впасть в буйство.
— Тогда, полагаю, хорошо, что он за решеткой, — отвечает надзиратель.
— Но ему необходимы лекарства…
Я поднимаю две огромные сумки и ставлю их на край конторки.
— Наши врачи снабдят его всеми необходимыми медикаментами, — заверяет надзиратель. — Я могу дать вам заполнить необходимые бумаги.
— Это диетические добавки. Он не может есть продукты с глютеном или казеином…
— Пусть его лечащий врач свяжется с начальником тюрьмы.
Однако диету Джейкобу и пищевые добавки выписывал не врач.
Это просто подсказки, как и сотни других, которым за многие годы научились матери детей-аутистов, а потом передали свой опыт другим матерям, плывущим в той же лодке: «может, сработает».
— Если Джейкоб не соблюдает диету, его поведение становится намного хуже…
— В таком случае нам следует посадить на эту диету остальных заключенных, — отвечает надзиратель. — Послушайте, я сожалею, но без указания врача мы ничего заключенным не передаем.
Неужели я виновата в том, что медицинское сообщество не может одобрить лечение, к которому постоянно обращаются родители аутистов? Что денег на исследование проблем аутизма выделяется такой мизер, что многие терапевты, хотя и согласятся с пользой добавок, которые помогают Джейкобу держать себя в руках, не в силах обосновать это научно? Если бы я ждала, пока доктора и ученые в конце концов скажут, как помочь моему сыну, он бы до сих пор находился в своем собственном мирке, как в то время, когда ему было три, — ни на что не реагирующий, одинокий.
«Совсем как в тюремной камере», — пришло мне на ум.
Мои глаза наполнились слезами.
— Я не знаю, что делать.
Должно быть со стороны казалось, что я вот-вот упаду духом, потому что голос надзирателя стал мягче.
— У вашего сына есть адвокат? — спросил он.
Я кивнула.
— Отсюда и надо плясать, — посоветовал он.
Из «Советов читателям»
Что я хотела бы знать до того, как у меня появились дети:
1. Если кусок хлеба засунуть в видеомагнитофон, целым его не вынуть.
2. Мешки для мусора нельзя использовать в качестве парашютов.
3. «Недоступный для детей» — относительное понятие.
4. Приступ гнева у ребенка, как магнит: когда он случается, окружающие не могут отвести взгляда от вас и вашего малыша.
5. Части конструктора не перевариваются в желудочно-кишечном тракте.
6. Снег можно есть.
7. Дети чувствуют, когда на них не обращают внимания.
8. Брюссельская капуста даже в сырной панировке остается брюссельской капустой.
9. Уютнее всего поплакать на плече у мамы.
10. Хорошей матерью, как мечтаешь, не станешь никогда.
Сидя в машине, я звоню Оливеру Бонду.
— Меня не пустили на свидание к Джейкобу, — сообщаю я.
И слышу, как где-то в отдалении лает собака.
— Ладно.
— Ладно? Я не могу увидеться с сыном, а вы говорите «ладно»?
— Я сказал «ладно», имея в виду «Я слушаю дальше». А не «ладно» в смысле… Просто расскажите, что они сказали.
— Меня не внесли в список лиц, которым разрешены свидания! — кричу я. — Неужели вы думаете, что Джейкоб имеет хоть малейшее понятие, что нужно сообщить надзирателям, кого к нему пускать, кого нет?
— Эмма, — успокаивает меня адвокат, — сделайте глубокий вдох.
— Я не могу глубоко дышать. Джейкобу не место в тюрьме!
— Знаю. Мне очень жаль…
— Не нужно жалеть, — отрезаю я, — действуйте! Проведите меня внутрь, чтобы я увиделась с сыном.
Секунду он молчит.
— Хорошо, — наконец говорит Оливер. — Посмотрим, что я смогу сделать.
Не могу сказать, что удивляюсь, застав Тео дома, но я настолько душевно опустошена, что у меня нет сил спрашивать, почему он не в школе.
— Меня к Джейкобу не пустили, — говорю я.
— Почему?
Вместо ответа я качаю головой. В кремовом свете наступившего дня я могу разглядеть легкий пушок на подбородке и щеках Тео. Он напоминает мне о том, как я впервые увидела, что у Джейкоба под руками начали расти волосы, и занервничала. Одно дело, когда в тебе отчаянно нуждается ребенок, совсем другое — когда взрослый мужчина.
— Мама? — нерешительно окликает Тео. — Как считаешь, он это сделал?
Не думая, я отвешиваю ему оплеуху. Тео, покачнувшись, отшатывается, прижимая руку к щеке. Потом бежит к входной двери.
— Тео! — кричу я вслед. — Тео!
Но он уже пронесся полквартала.
Нужно бежать за ним, извиниться. Признаться, что я ударила его не из-за вопроса, а потому что он высказал вслух все сомнения, подспудно роящиеся в моей голове.
Верю ли я, что Джейкоб способен на убийство?
Нет.
Простой ответ, «коленный рефлекс». Мы же говорим о моем сыне. О сыне, который до сих пор просит укутать его на ночь одеялом.
