— Когда полиция начала официальное расследование, — продолжает допрос Хелен Шарп, — вы оказывали ей содействие в предоставлении вещей на экспертизу?
— Я дал им свои ботинки, — отвечает Марк.
Прокурор поворачивается к присяжным.
— Мистер Макгуайр, откуда вы узнали о том, что случилось с Джесс?
Он сжал зубы.
— Ко мне в квартиру пришла парочка копов и арестовала меня. Меня допрашивал детектив Метсон, он и сообщил, что Джесс… умерла.
— Вас вскоре освободили из-под стражи?
— Да. Когда арестовали Джейкоба Ханта.
— Мистер Макгуайр, вы каким-либо образом причастны к смерти Джесс Огилви?
— Естественно, нет.
— Вам известно, что у нее был сломан нос?
— Нет, — отвечает Марк.
— Вам известно, что у нее был выбит зуб?
— Нет.
— Вам известно, что у нее на спине обнаружены ссадины?
— Нет.
— Вы когда-нибудь били ее по лицу?
— Нет.
Голос Марка звучит глухо, как будто через вату. Он смотрит в пол, но когда поднимает глаза, все видят, что в них стоят слезы. Он тяжело сглатывает.
— Когда я уходил, она была похожа на ангела.
Когда Хелен Шарп заканчивает, встает Оливер. Застегивает пиджак. Почему адвокаты всегда застегивают пиджаки? В «Блюстителях порядка» актеры, играющие адвокатов, тоже всегда застегивают пиджаки. Вероятно, чтобы выглядеть настоящими профессионалами. Или же они просто не знают, куда девать руки.
— Мистер Макгуайр, вы только что сказали, что вас арестовали по подозрению в убийстве Джесс Огилви?
— Да, но полиция ошиблась.
— Тем не менее… некоторое время полиция считала вас виновным в этом преступлении, не так ли?
— По-видимому.
— Вы также не отрицали, что во время ссоры схватили и толкнули Джесс Огилви?
— Не отрицал.
— За что именно схватили?
— За плечи. — Он касается своих бицепсов. — Вот так.
— Вы ведь душили ее, не так ли?
Он становится пунцовым.
— Нет.
— Вам известно, мистер Макгуайр, что во время вскрытия на теле Джесс Огилви обнаружены синяки не только на плечах, но и на шее?
— Протестую! — восклицает прокурор. — Показания с чужих слов.
— Поддерживаю.
— Вы отдаете себе отчет в том, что сегодня даете показания под присягой?
— Да.
— В таком случае позвольте мне еще раз задать этот вопрос: вы душили Джесс Огилви?
— Не душил я ее! — утверждает Марк. — Я всего лишь… положил руки ей на шею. Всего на секунду!
— Во время ссоры?
— Да, — отвечает Марк.
Оливер вопросительно приподнимает бровь.
— Больше нет вопросов, — заявляет он и садится рядом со мной.
Я же втягиваю голову в плечи и улыбаюсь.
ТЕО
Мне было девять лет, когда мама записала меня в группу к психотерапевту на занятия для братьев и сестер аутистов. Нас было всего четверо: две девочки с лицами, напоминающими землю вокруг слива (у них была младшая сестра, которая кричала не переставая), и мальчик, чей брат-близнец был законченным аутистом. И я. Мы все должны были становиться в круг и говорить по очереди, что нам нравится в наших родных братьях-сестрах, а чего мы терпеть не можем.
Первыми говорили девочки. Они признались, что терпеть не могут, что малышка постоянно будит их по ночам, но им нравится, что первым словом, которое она произнесла, было не «мама» или «папа», а «Сиси». Потом настал мой черед. Я признался, что терпеть не могу, когда Джейкоб без разрешения берет мои вещи, и я совсем не против, когда он перебивает меня, чтобы сообщить никому не нужные сведения о динозаврах, но когда перебивают его, он злится и с ним случается припадок. Мне нравится, как он разговаривает, — иногда это кажется смешным, хотя речь идет о серьезных вещах. Например, психолог в лагере сказал ему, что научиться плавать «плевое дело», и с Джейкобом тут же случился припадок, потому что он подумал, что ему придется плеваться под водой и он обязательно утонет. Потом наступила очередь второго мальчика. Не успел он и рта раскрыть, как распахнулась дверь, влетел его брат-близнец и уселся ему на колени. Мальчишка перднул — да-да, перднул. Тут в дверь просунула голову их мама. «Прошу прощения, — извинилась она, — Гарри любит, чтобы подгузники ему менял Стивен».
«Не везет Стивену!», — подумал я. Но он абсолютно не смутился, как смутился бы я, и совершенно не разозлился, как разозлился бы я на его месте. Стивен только засмеялся и обнял брата. «Идем», — сказал он, взял брата за руку и вывел из комнаты.
Мы еще чем-то занимались в тот день, но я не мог сосредоточиться. Из головы не шел образ девятилетнего Гарри в огромном памперсе и Стивена, который его меняет. Вот еще одно, за что я люблю своего брата-аутиста: он умеет ходить на горшок.
Во время обеденного перерыва ноги непроизвольно привели меня к Стивену. Он сидел один, ел яблоки, которые лежали нарезанными в пластмассовом контейнере.
— Привет! — поздоровался я, забираясь на соседний стул.
— Привет!
Я оторвал соломинку и вставил ее в пакетик сока. Выглянул в окно, пытаясь разглядеть, что он там увидел.
— Ну и как тебе? — спустя минуту спросил я.
Он не стал делать вид, что не понял моего вопроса. Достал кусочек яблока, пожевал, проглотил.
— На его месте мог оказаться я, — ответил он.
Мама Спатакопулос не вмещается за свидетельской трибуной. Ей приходится протискиваться на место свидетеля, и судья в конце концов просит пристава принести более удобное кресло. Если бы я оказался на ее месте, то уже спрятался бы под этим дурацким стулом, но она, похоже, даже рада. Вероятно, она считает себя лучшим подтверждением того, насколько вкусная у нее еда.
— Миссис Спатакопулос, ваше место работы? — спрашивает Драконша, известная и под именем Хелен Шарп.
— Называйте меня Мамаша.
Прокурорша смотрит на судью, тот пожимает плечами.
— В таком случае, Мамаша, где вы работаете?
— Я хозяйка пиццерии «У Мамаши Си» на главной улице в Таунсенде.
— Как долго вы владеете этой пиццерией?
— В июне этого года будет пятнадцать лет. Лучшая пицца в Вермонте. Приходите, я вас угощу.
— Очень любезно с вашей стороны… Мамаша, вы работали днем десятого января две тысячи десятого года?
— Я работаю каждый день, — гордо заявляет она.
