После выставки «Жизнь, смерть и воскресение аптекаря Крафта» во дворе Тульского историко-архитектурного музея, он раньше назывался «Тульский некрополь», на соседнем гараже осталась надпись, сделанная неизвестным художником. Теперь главная мысль философа-космиста Николая Федоровича Федорова доступна дворникам, шоферам и просто случайным прохожим.
«It’s a time, time, time to love…»
Вот и мне досталось немного французского космоса: Лёня взял меня с собой в Париж, там намечалась выставка русских рукотворных книг, сделанных поэтами и художниками. Весь ХХ век – от Маяковского и Крученых – до Тишкова. Лёне звонят оттуда ночью, они там очень предупредительные, и спрашивают:
– Кого вы хотите пригласить на открытие выставки?
– Из французов? – сквозь сон спрашивает Лёня. – Скажите, чтоб звали гостей поименитей. Ани Жирардо, Бельмондо, Белого Блондина в черном ботинке, Мирей Матье. И пару-тройку клошаров!
Лёня вез во Францию огромный красный жестяной сундук уникальных музейных книг. Надо ж было кому-то с другой стороны подхватить. Поэтому его пригласили с женой.
Ну, я собираюсь, и уже заранее предполагаю, что там заболею, мысленным взором проникаю, как Лёня будет транспортировать меня в аэропорт «Шарль де Голль».
– Только бы не на Пер-Лашез… – ободряюще заметил Леня.
И все время, пока мы гуляли по утреннему и ночному Парижу, я записывала, записывала на диктофон, запечатлевала для своего французского космоса в эфире – плеск Сены под мостом, уличный саксофон, шарманку, чеканный марш и вопли футбольных болельщиков в Латинском квартале, стук каблучков по гулкой мостовой, скрежет лифта на Эйфелевой башне, полыхание факела у глотателя огня, струи фонтанов, музыку парковых каруселей, шелест листьев платана в Люксембургском саду, удары каштанов о землю…
Монмартр, храм Сердца – Сакре-Кёр, Нотр-Дам де Пари, в Лувре, конечно, побывали. А то как? Все скажут: надо же, съездили в Париж, а в Лувре не побывали.
Московский фотограф Игорь Мухин ловит на свою волшебную камеру исчезающие мгновения, в которых запечатлевается целая жизнь людей, попавших в объектив. Вот фотография, сделанная им на площадке Эйфелевой башни в Париже. Самой башни нет, есть только ветер, и на этом ветру – изысканная пара парижан. Зачем они забрались на башню? Наверное, специально пришли, чтобы фотограф Мухин увековечил их в своей книге «Москва – Париж».
Все обнимаются, целуются! Кругом одни влюбленные. Даже завидно. Я попросила сфотографировать меня на фоне Джоконды, встала и улыбнулась загадочно. Но Лёня сказал, что улыбка не получилась, а только выпученные глаза. Тогда я попросила сфотографировать меня на фоне скульптуры Альфонса Доде, автора знаменитого романа «Тартарен из Тараскона»: я все-таки опасалась, что на фоне Джоконды буду невыигрышно смотреться как женщина.
– А на фоне Альфонса Доде, – заметил Лёня, – ты будешь невыигрышно смотреться как писатель.
На Эйфелевой башне я вдруг увидела телефон-автомат, опустила монетку, набрала наш московский номер. Мы не дозвонились домой. А если б дозвонились, то прямо на Эйфелевой башне узнали бы, что в этот самый миг (начало октября 1993-го) по Москве шли танки, люди стреляли друг в друга. И наш Серёня боится выходить на улицу, потому что снайперы с крыш палят по кому попало.
То-то нам с Лёней на выставке все выражали сочувствие, а мы не понимали, в чем дело. А в аэропорту «Шарль де Голль» нас притормозили таможенники и серьезно спросили, глядя, как на идиотов: «Вы действительно хотите вернуться?»
Из ветреной французской осени взирали мы на русский космос.
Помню возвращение. Кромешная темень. В тот вечер даже на Тверской не горели фонари. Писатель Владислав Отрошенко встретил нас в Шереметьеве, погрузил на крышу автомобиля сундук с книгами (была там и книга его стихов «Пасхальные хокку» с иллюстрациями Тишкова, Владик ее послал потом японскому императору на день рождения) и повез нас домой. А когда мы встали на светофоре, абсолютно пьяный человек сунул к нам в открытое окно пистолет и приставил дуло к виску водителя.
Горы аудиозаписей притащила я своим студентам в Институт современных искусств: мы ели хлеб, пили чай и слушали голоса Парижа.
Начинался учебный год, и я, пользуясь случаем, поздравила по радио своих учителей: дзенских мастеров Бодхидхарму, Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, Линь-чи, Хуэнэна, Какуана, Джидду Кришнамурти, Ошо и Эллу Эдуардовну Кац.
И, конечно, учеников. Милое дело, скажу я вам, иметь учеников и последователей. Самому уже можно ничего не делать, а только поучать и давать наставления.
Как-то моя ученица Юля Говорова, памятуя о давней любви учителя к дальним странствиям, позвала меня к знакомому путешественнику, руководителю и организатору самых авантюрных и экстремальных экспедиций по всему свету. Перечисление его званий и регалий займет отдельный абзац.
Президент транснациональной школы выживания, инструктор европейской школы выживания, почетный член международного центра духовного, нравственного и физического возрождения, академик международной академии сохранения жизни, инструктор по рукопашному бою, подводному плаванию и так далее, и тому подобное.
Он бывал в пустынях, на полюсе холода, в морях и океанах, в тайге, в горах, в подводных экспедициях и в аномальных зонах, исследовал подземную Москву, без денег, документов, ни слова не понимая по-итальянски, проехал весь Апеннинский полуостров, провел целую ночь в действующем вулкане.
Короче, мы отправились к Виталию Сундакову.
Тем летом Сундаков совершил небывалую экспедицию в Южную Америку к истокам реки Ориноко. В глубинах сельвы Амазонии, куда не ступала нога белого человека, где накануне этой экспедиции бесследно пропали трое французских ученых-антропологов, Виталий Сундаков и его друг, путешественник и журналист Яцек Палкевич, основатель школы выживания в Риме, добрались до обитающего в густых тропических лесах племени индейцев яномами.
Эту встречу смело можно приравнивать к «межпланетному» контакту, поскольку индейцев яномами вообще не коснулась современная цивилизация. Путешественники поселились у них, познакомились поближе, подружились. Хотя ходят слухи, что яномами – каннибалы. Одно неверное движение, и Яцека с Виталием просто съели бы, такие дела.
– Они не каннибалы, они некроканнибалы, – скромно уточнял Виталий, чтобы журналисты не преувеличивали его и без того невиданную отвагу. – Сжигают почивших родственников, пепел смешивают с банановой кашей и съедают. А каннибалы – асматы в Ириан Джая. Это западная часть острова Новая Гвинея, входит в состав Индонезии. У асматов я тоже гостил в этом году.
И показал фотографию, где он с копьем стоит между двумя воинами-асматами, весь разрисованный, а на фаллосе у Виталия Сундакова красуется холим. Это такая трубка, она делается из оболочки тропического плода, ею определяется твой социальный статус. Чем солидней холим – тем выше статус. Один из воинов подарил Сундакову холим со своего, гм, плеча. На фотографии эта штука едва не упиралась Виталию в подбородок.
