Вот уж не думала не гадала, что с Эдитой Пьехой, вечным кумиром моего папы, мы будем сидеть на разболтанных стульях в прокуренной гримерке и дружески беседовать о том о сем. Я прямо предвкушала, как вечерком на кухне мы с ним за ужином послушаем эту запись.
А Пьеха раскочегарилась, все, ее не остановить, что вы хотите – четверть века на эстраде!
– Еще одна встреча: я выступала в Гомеле на стадионе. Смотрю, в углу гримерной – женщина в народном костюме. Оказывается, Лидия Русланова. Я ахнула. И легендарная Русланова сказала мне после концерта: «Девочка, ты далеко пойдешь!» А с Лидией Руслановой был такой случай, – нанизывала она бусины историй, – вдруг через целый стадион к ней идет мужчина с огромным букетом сирени. Поднимается на сцену и говорит: «В мае сорок пятого вы пели на ступенях рейхстага. Тогда молодой солдат преподнес вам обгорелую ветку сирени. Теперь примите от меня этот букет!» – и поклонился ей низко в ноги.
Эдита сняла с вешалки бирюзовое платье с бантом, встала перед зеркалом и приложила к себе. Ох, уж эти платья Пьехи, изумрудные, голубые и розовые с шелковым пышным цветком на груди, до встречи с ней я как-то скептически относилась к ее нарядам.
– Вам нравится мое платье? – спросила она. – Таким высоким артисткам, как я, нелегко доставать сценические костюмы. Одной знаменитой польской певице постоянно привозили наряды из Парижа. Как-то ей принесли чрезмерно декольтированное платье. Она отказалась его принять. Возмущенная перекупщица спрашивает: «Кто ж у меня его купит?» «Отдайте в публичный дом», – отвечает певица. А та ей: «Где ж я возьму такую длинную б…, как ты?» Это была очень талантливая актриса, – поспешно добавила Эдита Станиславовна. – Когда она умерла, злющий критик написал: «…осталась верна себе и после смерти. У нее на похоронах был полный аншлаг».
Я засобиралась, чтобы не мешаться под ногами, и на прощание получила «смешную» историю:
– В шестьдесят первом году я выступала в старом цирке в Павловске, в Казахстане. За кулисами клетки со зверями – львы, пантеры, собаки, петухи. Полконцерта стояла гробовая тишина. Как только я запела тихую лирическую песню, вдруг от песни завелся петух. И давай кукарекать. Под раскаты хохота я позорно бежала с манежа. Наверное, это было очень смешно, только не мне…
Интересно, что после разговора с Эдитой Пьехой на меня накатил колоссальный прилив энергии и созидательной силы. В тот вечер я написала свой первый рассказ «Кроха» – про черепашонка, которого привезли мне в подарок из пустыни Каракумы. Вскоре он заболел, и ветеринарный врач поставила Крохе диагноз «ностальгия». Тогда я сунула Кроху в варежку, отправилась в аэропорт и попросила геолога, летевшего в Ашхабад, доставить его в Каракумы.
Я строчила как ненормальная. Через три часа рассказ был готов. Больше я так никогда не сочиняла – на всех парусах. Правда, понятия не имела, чем закончить. И Лёня придумал финал: спустя некоторое время пришла телеграмма:
«КАРАКУМАХ ЦВЕТУТ ТЮЛЬПАНЫ НЕ СКУЧАЙТЕ ВАШ КРОХА»
Этот рассказ теперь входит в школьную программу начальных классов. По-хорошему надо бы посвятить его Эдите Пьехе.
Не важно, для мига или для вечности, при каждом удобном случае я включала диктофон и получала уникальные аудиоснимки.
На семинаре молодых писателей в Дубултах мэтр Валерий Медведев, автор книги «Баранкин, будь человеком!», массируя ладони карандашом:
– Вот я, например, считаюсь очень остроумным человеком. А я ведь не родился таким! Наоборот, я родился совсем неостроумным. Я этот юмор в себе натренировал.
Галстук у него пышный, что-то наподобие банта, рубашка разукрашена женщинами с тевтонскими рогами, на нем велюровый пиджак и на фиолетовом переливающемся лацкане орден Надежды Константиновны Крупской.
– Вот вам поучительный пример из моей практики, – рассуждал он. – Смотрите, как рождается реприза! «Где бабка?» – «Она вышла». – «Куда?» – «Замуж». – «???» – «Да вы подождите, она скоро вернется!» Понимаете? – массирует указательным пальцем какую-то важную точку на макушке. – Она вышла – НЕ ПРОСТО! – и жест, классический, эстрадный: ладонями приглаживает на затылке волосы. – Так. Про графоманов я вам говорил… – листает свои записи. И тут же зигзагообразным движением подтягивает штаны к банту. – …Да! Однажды я так сострил. Кто-то нудно рассказывал, как у него пропало триста рублей. Он дал взаймы, ему не вернули… Я: «Значит, у вас случился пожар трёхстага?» Все это вызвало очень большой хохот.
Я слышала, спустя некоторое время у самого Валерия Владимировича занял деньги поэт Григорий Поженян. После чего долго не показывался ему на глаза. Когда они встретились, Валерий Медведев ласково спросил:
– Куда запропастился, Гриша?
Григорий Поженян ответил:
– Понимаешь, старик, в дружбе, как и в море, бывают приливы и отливы.
– Да, но почему-то, – ответил находчивый Медведев, – приливы бывают, когда нужно занять денег, а когда приходит пора отдавать – неминуемо наступают отливы.
– Я собираю частушки, – доверительно сообщал нам Валерий Владимирович. – Взять хоть вот эту:
Я купила колбасу
и в карман положила.
Отчего-то вдруг она
меня растревожила.
– Видите, – радостно восклицал он, – как рождается остроумие и острота? И что без острот обойтись нельзя. Певец Александр Вертинский гастролировал в Сибири. Заходит в гостиничный номер, а в кровати уже лежит сибирячка. Он – ей: «Только ничего не говорите, я уже ВСЕ слышал от женщин!..» «Запомните, – поучал он, и мы внимали с благоговением, – беседа – это бой на шпагах. Укол! Двойной укол! Ты должен разить собеседника наповал своими остротами. Тут все собирается воедино: и юмор, и полет фантазии. Уж выдумщик-то я дай боже! Хоть я и дружу с Валентином Катаевым, но, должен сказать, я пишу острей и, с позволенья сказать, умнее. Вот у меня выходит книга “Петины помогайки”. Чувствуете, какая игра слов? Все это вызывает очень большой хохот».
И повторял после каждого пассажа:
– В этом весь мой кость зарыт!
Больше всего меня притягивали старики: мирно беседующие на лавочке у подъезда, старые художники, писатели и артисты.
Кто-то радостно и доверчиво раскрывал мне навстречу двери – как художница Татьяна Алексеевна Маврина.
– Марина? Из «Московской правды»? Ах, по случаю вручения мне золотой медали Андерсена? Конечно, приходите!
И вот мы сидим на тяжелых деревянных стульях у стола, покрытого скатертью с кистями, под абажуром, все ее сундуки с живописью, акварелями, рисунками распахнуты предо мною. Перебирай – и любуйся сокровищами Мавриной.
Как хорошо, что Леокадия Яковлевна Либет, редактор моего учителя и одного из лучших на свете писателей Юрия Коваля, свела их под одной обложкой (книги «Бабочки», «Стеклянный пруд», «Журавли», «Заячьи тропы», «Жеребенок», «Весеннее небо» – плод этой любви – на международных книжных конкурсах наполучали гору медалей). Потом (после меня!) Коваль сидел на том же деревянном стуле и, трепеща, перебирал столь близкие ему акварельные сюжеты.
