Лицо?
В телефоне?
Кто там? Что там? Кажется, их много. Нэш решил, что они хотят поговорить именно с ним, что все это затеяно ради него одного. В этом он ошибался: нечто подобное происходило по всей стране, со множеством таких же, как он, людей. С одной только разницей – Нэш воспринимал все это очень четко. Все это предназначалось не одному ему, но вызвало сильнейший отклик только в нем, потому что его душа уже была настроена на нечто подобное.
Поэтому только он заметил, что в калейдоскопе точек на экране возникло цифровое изображение компаса с бешено вертящейся стрелкой.
Чекс продолжал глядеть на экран телефона, Эдуардо и Джесси смотрели на экраны телевизоров, но никто из троицы изображения не видел. Оно было не для них.
А потом Нэш услышал – или почувствовал – сообщение. Оно звучало диким и злобным воем, глухим, будто откуда-то из-за гор, в ночи; и в этом многоголосом завывании можно было разобрать два слова. Глагол и направление. Нэш заморгал и ощутил, как сообщение пронизывает его насквозь.
Стрелка компаса замерла.
Она четко указывала направление.
Внезапно экран почернел, а шуршащее потрескивание прекратилось.
Когда все выбрались из магазина, Джесси заметил, что к Нэшу вернулась его решительная поступь. Нэш прикурил, помолчал, будто раздумывая, а потом кивнул на сумки с награбленным на плечах сообщников.
– Бросайте, – велел он.
– Чего?
– Там, куда мы отправляемся, нам все это ни к чему.
– А куда мы отправляемся?
– На запад. – Нэш отшвырнул окурок и пошел к машине. – Мы отправляемся на запад.
Глава 10
Старик в черном костюме вел машину. Такие, как он, обычно пользуются услугами помощников, и по большей части так оно и было: он, пассажир, сидел на заднем сиденье и глядел в окно, испепеляя взглядом ландшафт. А сегодня из помощников был только Ветроцап, однако понятно, что беса-невезучника за руль сажать не стоит.
Поэтому старик вел машину сам. Очень быстро.
Большой черный автомобиль несся по шоссе, то вдоль окраин небольших городков, где жители беспокойно ворочались в постелях, будто потревоженные дурным сном, которого они не помнили, то по открытым пустынным пространствам, где не было никого и ничего, кроме редких ночных птиц или мышей-полевок, которые, мелко дрожа, провожали его боязливым взглядом.
Наконец автомобиль достиг своей цели.
Старик припарковал машину. Он велел бесу сидеть в салоне – под страхом наказания ужасней смерти. Тем не менее бес напомнил ему, что раз уж невезучников не стоит сажать за руль, то не рекомендуется и оставлять их без присмотра в машине. Его однажды оставили в салоне, а машина каким-то образом оказалась на дне озера. Колесами кверху.
Старик вздохнул и сказал:
– Что ж, тогда иди со мной, только молчи и не высовывайся.
Подразумевалось, что под страхом наказания ужасней смерти.
– Хорошо, – сказал Ветроцап. – Так что, можно вот прямо сейчас начинать молчать?
– Да.
– Выполняю ваше повеле… – Бес посмотрел на старика, закрыл рот и побрел следом к домику в конце тропы.
Одна стена домика была почти вся из стекла. В доме было темно, но, когда старик подошел к раздвижным дверям, можно было разглядеть Инженера, который сидел и ждал внутри.
Инженер встал, тихонько отворил двери и с головы до ног оглядел старика в костюме:
– И к каким чертям тебя носило?
Это была их давняя шутка.
Четверть часа спустя старик и Инженер сидели на пластмассовых стульях на веранде. Старик в черном костюме ощущал холод, но не мерз. Инженер был одет в толстый свитер, две пары носков, кутался в пальто и одеяло, а руками сжимал кружку горячего кофе. Ему было зябко. Но лучше поговорить снаружи, чем внутри.
– Как ты меня отыскал?
– Пораскинул умом.
– Ну конечно. Я почувствовал это днем. И еще кое-кто это ощутил. А ты кого-то приставил за мной следить?
– Нет. – Старик удивленно вскинул бровь. – Ты прятался, что ли?
– Отнюдь нет. Я путешествую, потому что мне это нравится. И по другим причинам, которые тебе хорошо известны. Мне было очень любопытно, сколько времени тебе понадобится, чтобы меня найти. Долго же ты меня искал.
– Ничего подобного. Я только вчера начал.
Инженер удивленно посмотрел на него.
Старик пожал плечами:
– Я не помню, что было до этого. Я очнулся два дня назад, на веранде гостиницы в Саут-Бич, Майами.
– Во Флориде сейчас жарко.
– А то! Оказывается, я провел в этой гостинице три месяца. Но я этого совершенно не помню. А еще раньше, если верить торговым чекам, завалявшимся в чемодане, я несколько лет жил в Антверпене, представляешь? То, что было до Антверпена, я припоминаю смутно. В основном скитания.
– Так ведь прошло полвека. Неудивительно, что ты всего не упомнишь.
– В том-то и дело. Я помню все, только не последние годы. Помню, как решил, что больше не хочу, во всяком случае какое-то время, заниматься тем, чем занимался сотни тысячелетий. Конечно же, я подготовил бессчетное число злодеяний и кривых дорожек, заронил семена раздора и хаоса, которые прекрасно проросли и без меня – включая весьма затяжные войны. Помню, как десятки лет блуждал по свету, по горам и долам, по темным закоулкам, то стариком, вот как сейчас, то в женском обличье, то как огромный черный пес. А однажды даже принял облик курицы.
– И как?
– Не то чтобы очень.
– А потом?
– А потом… потом я, кажется, уснул. Нет, я продолжал бродить, но перестал осознавать себя. Двигался, как во сне, в таком глубоком сне, что не ощущал ни грез, ни самого себя.
– А теперь ты очнулся.
– Похоже на то. Хотя… – Старик умолк.
Помолчав, Инженер негромко заметил:
– Тебя что-то тревожит. В чем дело?
– Вчера ночью я был в Северной Дакоте.
– В Северной Дакоте холодно.
– К сожалению, да. Но там я нашел беса по имени Ветроцап.
– Как же, помню. Дурак дураком.
– Хоть и дурак, зато верный. Я его допросил, потом велел созвать всех слуг в округе, больших и малых демонов. А когда я проверил темное нутро каждого, выяснилось, что все они мне верны.
– Естественно, – без всякого удивления произнес Инженер.
– А вот тут, боюсь, и начинается неестественное. Именно это меня и пробудило.
– Не понимаю.
– Первые подозрения возникли у меня во Флориде, когда я увидел, как один мелкий негодяй приносит мне жертву. Пустячок, незначительное разрушение, но исполненное по всем правилам. И судя по всему, не первое жертвоприношение, которое он совершил во имя меня.
