– Против кого пойдем!
– Надо выяснить обстановку!
– Лучше бы отсидеться!
– Мы за нейтралитет!
Кроме открытых врагов, в полку было много колеблющихся – тех, кто попался на удочку меньшевистско-эсеровской агитации. К тому же здесь оставалось не более 60 процентов личного состава полка – остальные разбежались. М.О. Пантин поднялся на помост и попросил слова:
– Товарищи красноармейцы! В городе белогвардейцы подняли мятеж против Советской власти. Они убивают мирных жителей, партийных и советских работников. Наша задача – занять боевые позиции и приложить все силы, чтобы не дать врагу захватить Закоторосльный район.
Из толпы кто-то бросил:
– Нейтралитет, по-вашему, – это подлость?
– Нейтралитет – предательство! Кто желает защищать Советскую власть – вооружайся, а кто трус – на все четыре стороны!
Колеблющиеся отошли в сторону. Полк принял решение – немедленно выступить против мятежников».
Как бы то ни было, к вечеру 6 июля 1918 года сторонникам советской власти и примкнувшей к ним дружине левых эсеров удалось сформировать подобие фронта, который тянулся по реке Которосль, затем вдоль железнодорожных путей к станции Всполье. О том, что город не полностью находится под контролем восставших, стало понятно ближе к вечеру того же дня: когда небольшой отряд белогвардейцев попытался проникнуть по «американскому» мосту на основной железнодорожный вокзал – станцию Ярославль (ныне Московский вокзал), то попал под огонь красных и был вынужден ретироваться обратно в историческую часть Ярославля.
Глава 6
День, когда стали рушиться планы
Несмотря на то что восставшие потеряли контроль над южными и западными окраинами города, их командование всё еще вынашивало грандиозные планы. Мобилизация в городе шла успешно, существовала большая надежда, что повстанцев поддержат окрестные села, после чего пламя борьбы охватит всю губернию. Очевидец так описывал второй день мятежа: «Между тем город ощетинился, принял осадное положение, окрайные улицы были перетянуты колючей проволокой, на углах поставлены пулеметы, затрещавшие почти безостановочно. Проход жителям по улицам в центре города разрешался беспрепятственно, но проход за проволочные заграждения к красным категорически запрещался. Случаи убитых и раненых на улицах были довольно редки, и раненых и убитых тотчас же забирали в автомобили (санитарные с красными крестами) и увозили в центр города на Варваринскую улицу, где был временно организован лазарет». В городе пытались наладить торговлю, открывались лавки. Добровольцам, вступившим в ряды Белой армии, начали выдавать жалование. Однако благополучие длилось недолго. О резкой перемене, наступившей в городе, вспоминал один из горожан: «7-го июля, воскресение. Было ясное, теплое утро. Солнышко светило своими теплыми лучами, задался хороший день, и обыватели почти позабыли, что было вчера, но вдруг раздается трескотня пулемета и ружейные выстрелы в районе Никитской и Пошехонской улиц, в городе появилось большое количество белогвардейцев, занявших весь центр города. К вечеру положение изменилось, стали стрелять с Всполья из орудий». С этого момента и все последующие дни жизнь Ярославля проходила под звуки артиллерийской канонады. Откуда же у плохо организованных и слабо взаимодействующих друг с другом красных отрядов взялась мощная артиллерийская поддержка?
Ответ можно найти в воспоминаниях Полякова. «Часов в 11 шестого июля мне доложили мои красноармейцы, что на станции на платформе стоит 12 штук 3-дюймовых новеньких орудий и несколько вагонов снарядов. Орудия охраняли какие-то солдаты, сразу сами перешедшие ко мне. Узнав, есть ли среди моих красноармейцев артиллеристы, коих нашлось человек 6–7, я приказал подать две платформы с орудием к площадкам, чтобы выгрузить орудия для стрельбы». И далее: «Подошедши к орудиям, я увидел, что они были наведены в центр города, где по указанию моей разведки находился штаб белых. Я приказал открыть огонь, красноармейцы стрелять отказались, говоря, что там есть мирные граждане, я же, проверив наводку орудия и предварительно поговорив с красноармейцами, сам лично пустил 4 снаряда, после чего начали и красноармейцы обстреливать город».
Схожее описание, отличающееся только в некоторых деталях, мы можем обнаружить у комиссара Громова, который 7 июля был приписан к Всполью, где вскоре стал комендантом железнодорожной станции: «Вызываю один паровоз из депо; до прибытия паровоза разгружаю 14 3-дюймовых орудий, случайно задержанных на площадках, идущих на помощь для подавления Колчака на Казань. Разгрузив с платформ, поставили на площадке около товарных вагонов, быстро принесли солдаты снаряды из бараков, но, к сожалению, не оказалось артиллеристов. Паровоз готов. Командируем матроса, охранявшего в то время депо, с запиской в Рыбинский Совет. Слова записки гласили следующее: “В Ярославле восстание, шлите отряды, по возможности артиллеристов”. На паровозе с запиской отправился матрос в Рыбинск, и через 3 часа с тем же паровозом прибывают 200 латышских стрелков и артиллеристов на помощь имевшимся у нас воинским частям. В течение этого времени до прибытия артиллеристов и стрелков из Рыбинска прибыло несколько человек из города, каким-то чудом пробравшихся через цепи белых». Пока не прибыли квалифицированные артиллеристы, вести огонь по городу со станции Всполье помогал оказавшийся в расположении красных губернский комиссар мест заключения Николай Казаданов, ранее служивший в 7-й артиллерийской бригаде. Орудия на станции Всполье обстреливали город практически без передышки. Как рассказывали свидетели, пока одна смена артиллеристов работала, другая спала практически у самых орудий.
Вторая батарея красных была организована на территории, перешедшие под контроль 1-го Советского полка, близ станции Ярославль-Город (Ярославль-Московский), куда орудия были доставлены на платформах со станции Всполье. Третья батарея находилась неподалеку на Туговой горе. Историю с ее оборудованием в советских книгах рассказывали подчеркнуто лаконично: «На Туговой горе, недалеко от Московского вокзала по распоряжению М.О. Пантина железнодорожники установили обнаруженные на путях артиллерийские орудия и открыли ответный огонь по белогвардейцам». В реальности же там разыгралась страшная трагедия – был зверски убит священник, который возражал, чтобы с территории его храма вели огонь по историческому центру Ярославля. Расправа с настоятелем церкви Параскевы Пятницы на Туговой горе о. Николаем (Брянцем) поражает своей жестокостью. По рассказам прихожан, которые в тот день были на службе, священника схватили и решили расстрелять. Его заставили самого рыть себе могилу. Настоятель просил не стрелять ему в лицо. Пули попали в грудь, священник был еще жив, когда его сбросили в яму. Отец Николай продолжал креститься и молился. Его закопали живым, сверху бросили дохлую собаку, а под конец помочились на могилу. 18 июля он был перезахоронен в соответствии со священным чином, в новую могилу, а вместе с телом в гроб положили Евангелие.
Впрочем, цинизм и жестокость проявлялись не только по отношению к белым и священнослужителям. Жертвой фактически мог стать любой. Это показывает пример Сергея Александрович Суворова, старого социал-демократа, приятеля Луначарского, по слухам, даже бывшего у него шафером на свадьбе. Сам Луначарский писал о Суворове: «Он – большевик, но из тех, кто ближе к “Новой Жизни”, а Ленька, его мальчик, – левый большевик, ссорится с отцом, называет его оппортунистом, а отец его – анархистом». Накануне Октябрьской революции С.А. Суворов был городским головой и минимум по долгу службы был хорошо знаком с инженером Лопатиным, который стоял во главе Ярославля в начале 1917 года и был поставлен на управление городом по приказу Перхурова в июле 1918 года. Лопатин, видя бессмысленное разрушение Ярославля, предложил Суворову стать парламентером и обсудить с большевиками условия прекращения артиллерийского огня. Позже, на допросе в ЧК, Лопатин показал: «По моей инициативе, а затем по присоединившейся просьбе к Штабу со стороны лиц, арестованных деятелей советских учреждений, был командирован парламентером Ярославский городской голова Сергей Александрович Суворов в штаб Красной армии для ведения переговоров о выводе из города мирного гражданского населения». Суворову было передано послание и выдан белый флаг, он двинулся по «американскому» мосту через Которосль к красным позициям. Не дойдя до своей цели около 200 метров, он без всяких причин был застрелен каким-то красноармейцем. Цинизм ситуации усугубляется тем, что красные попытались переложить вину за убийство парламентера на своих противников. В статье-некрологе сообщалось следующее: «Руководители белогвардейской авантюры, видя полный крах задуманного дела, не остановились перед тем, чтобы послать на явную смерть взятого ими в плен и содержащегося у них под арестом т. Суворова. Когда ему предложили быть посредником в деле прекращения гражданской войны и заключения мира, он с радостью согласился. Ему дали белый флаг как бы в знак их желания вступить в мирные переговоры, тот самый флаг, под которым шло их контрреволюционное восстание. Тов. Суворов бесстрашно выступил вперед по направлению к Красной армии, но за дальностью расстояния он не мог быть узнан нашими товарищами, они заметили лишь белый флаг, под которым белая гвардия обыкновенно вела наступление на советские войска. Дано было несколько залпов, и… Суворов был сражен наповал…»
