— Гм… — Она себя имеет в виду? И вообще, к чему она клонит? Я задавался этими двумя вопросами, пока на голубую хлопчатобумажную футболку Бриджид не опустилась бабочка, причем без какого-либо пособничества с нашей стороны.
— Una mariposa, — узнала Бриджид. Mariposa аритмично взмахивала крыльями — темными, в прожилках, с нефритовой каймой и красными бинди, как у индусов во лбу.
— Я тебе потом расскажу про плод. — Бриджид взяла меня за руку и моей рукой спугнула бабочку.
Несколько мгновений подряд сначала распухли, а потом с треском лопнули.
Мы пошли дальше. Я стал писать в блокноте «Разработать план».
Под словом «план» я имел в виду «поцеловать Бриджид».
«Подумать», — писал я, когда Бриджид позади меня поскользнулась и упала.
«Быть смелым, чтобы вести ее» — я зачеркнул «ее» и написал «тебя». Затем я услышал за спиной «Посмотри» и начал выводить это слово, когда что-то упало мне на лицо — и прилипло.
Глава двадцать третья
Я задергался, как эпилептик, пытающийся сплясать тарантеллу. Я хлопал себя по всем местам и орал: «Бридж, он здесь? Он на мне? На мне?!!»
У Бриджид были такие огромные глаза, что я чувствовал себя уже укушенным. Вопли перешли в простое нечеловеческое «Аааааааааа!!!!!!».
— Сначала я подумала: «Ну вот, теперь он окончательно сошел с ума». — Бриджид хохотала как не в себе. — Но потом… потом… — От смеха Бриджид начала икать. — Успокойся, нет на тебе никаких пауков.
— Поклянись Богом, — сказал я, снимая с лица паутину.
На секунду Бриджид удалось прекратить смех и икоту:
— Клянусь. На тебе нет пауков.
Пока я отплясывал, перед моим мысленным взором проносились кошмарные видения. Я подфутболивал мягкий мячик в окружении огромных шипящих сковородок; на меня надвигалась Алиса в хэллоуинском костюме — черное платье, открывающее руки и груди, со шлейфом в виде крытой черным крепом повозки, по бокам которой болтаются шесть бутафорских ног; папа сидел у себя в кабинете за столом, но на электрическом стуле, а мама за перегородкой дергала за ниточки марионетку в виде огромного попугая. Да, что ни говори, Нью-Йорк — центр вселенной, а мы живем в самом центре Нью-Йорка, со всеми вытекающими.
— Давай теперь ты пойдешь первая. У тебя ведь нет арахнофобии.
Бриджид изо всех сил старалась сделать серьезное лицо.
— Видишь ли, Двайт… Как это по-английски? — И Бриджид сконфуженно указала на свою промежность. Брюки были мокрые. — Я не смогла сдержать недержание! — И она снова зашлась хохотом, на сей раз истерическим, до слез. — Мне ужасно стыдно. Но ты такой смешной! — Хохот перешел в рыдающее хихиканье. Бриджид расшнуровала ботинки и стащила брюки и трусики. — Извини, — хихикнула она, вручая мне одежду.
Со мной случился столбняк.
— Неожиданный поворот событий. — Впрочем, не такой уж он был неожиданный. Я переложил древесные томаты в карман рюкзака, а на их место запихал вещи Бриджид. Она ухватила бутылку с водой и принялась поливать себя между ног, хихикая и извиняясь одновременно.
— Да ладно. В конце концов, зачем в раю штаны?
— Теперь тебе придется снять свои штаны и отдать их мне. Трусы можешь оставить.
— И на том спасибо. — Я снял штаны и протянул их Бриджид.
— Теперь я санкюлот!
В бо́ксерах у меня заиграл ветерок. Я поднял рюкзак и пошел вперед. Я все время искал глазами паутину и нес рюкзак на вытянутых руках, словно служка — свечу или пещерный человек — факел. В кромешности первобытных страхов периодически слабо вспыхивала не менее первобытная надежда.
— Мне так стыдно, что я описалась, — произнесла Бриджид.
— Забудь, проехали. А кстати, что это за плод, который ты специально для меня измыслила? — Хорошо бы этот плод нейтрализовывал синдром сродни похмельному, одолевавший меня вот уже несколько часов.
— Я сегодня все время думаю о рае и об Утопии. Не знаю почему. Может, это последствия отвара. Вдобавок я взмокла, как мышь, и описалась! А еще я думаю, раз всех людей пустили в рай…
— Насколько мне известно, в рай пускают далеко не всех.
— Это моя фантазия — ну, просто мне хочется, чтобы пускали всех. Рай без границ!
— И для преступников тоже? И для посредственностей?
— Да, особенно для преступников. И для всех посредственностей. Рай должен быть для каждого. Мне так хочется. Я всех приглашаю. — Она резко обернулась и посмотрела мне прямо в глаза. — А тебе было бы страшно превратиться в меня?
— Что-что? Превратиться в тебя? Да. В смысле, если в этом весь вопрос — то да, страшно.
Бриджид, кажется, огорчилась. Огорчившись, она похорошела.
— Извини, Бридж, для меня превратиться в тебя значит… Господи, не понимаю, зачем мы об этом говорим. Для меня превратиться в тебя значит стать красивой, умной, классной женщиной. Конечно, тут есть свои преимущества. Правда, придется думать твои мысли. А ведь один бог знает, что у тебя на уме… Но давай ближе к делу, то есть к плоду.
— В раю всегда и на все хватает времени. У каждого будет столько времени, и такая великолепная память, что в конце концов — когда пройдет очень много времени — каждый человек успеет побывать всеми людьми по очереди. Понимаешь? За всю историю человечества каждый человек побывает в шкуре всех остальных людей в мире. И тогда наконец мы станем хорошо относиться друг к другу. Вот, например, мы с тобой — каждый из нас будет относиться к другому лучше, чем к самому себе.
— На это потребуется целая вечность.
— Разумеется. Именно вечность. Я настаиваю. Подумай: если хоть раз каждый побудет другим, разве тогда наконец люди не станут…
— Конечно, станут.
— Нет! — Бриджид ущипнула меня за плечо. — Ты должен со мной взаимодействовать! Думать, чувствовать, а не поддакивать! Если бы ты побывал мной, ты бы взаимодействовал!
Лощина (она же arroyo) сузилась; пришлось перестроиться в колонну по одному, и дискуссия наша сама собой сошла на нет. Бриджид пробиралась по опасной дорожке первая, без всяких посохов или просто палок, зато с мыслями о рае. Наверное, отвар следовало пить не в такой враждебной среде, как живая природа, которая не предполагает ни кресел, ни диванов, ни плееров — одних только пауков. Как бы то ни было, я, вобрав голову в плечи и стараясь ступать след в след за Бриджид, размышлял о круговороте душ во времени, который Бриджид назвала раем. Интересно, думал я, как бы остальным обитателям рая понравилось быть Двайтом Б. Уилмердингом. Почувствовали бы они, что я (мы) менял (меняли) подруг, пробовал (пробовали) наркотики и занимался (занимались) философией потому, что мне (нам) нравилось начинать, но не нравилось продолжать? А потом, сообразив, что запах просроченных начинаний может распространиться на всю мою (нашу) оставшуюся жизнь, обернутся ли эти души, успевшие временно побывать Бриджид — Бриджид, согнувшейся в три погибели передо мной, Бриджид с идеальной попкой, так эротично прикрытой моими штанами, — обернутся ли они назад, ко мне (к нам), скажут ли «Хватит, Двайт»? Возможно, именно этого «хватит» я всю дорогу и ждал… Я совсем запутался и надеялся только, что «хватит» будет исходить от Бриджид. Во всяком случае, я бы на ее месте, оставшись наедине с типом вроде меня, обязательно бы обернулся.
