Мы прошли в холл и остановились у автомата с шоколадными батончиками и жвачкой.
— Почему так надолго? — деловито осведомился Рик. — И почему я только сегодня об этом узнаю?
— Это был мой любимый дядя.
— Мои соболезнования. А как его звали?
— Э-э-э… Двайт. Меня крестили в честь него. В смысле, его звали так же, как меня. Плохое предзнаменование.
Рик скорбно кивнул.
— Тебе точно нужна целая неделя?
— Ну да. Церемония состоится в Кито. Это в Эквадоре. Но в Кито нужно лететь через Боготу. Могу на карте показать. А ведь там тропики. Влажность зашкаливает. Прибыть нужно никак не позже следующего понедельника. Никак не позже.
— Так, значит, похороны — ты ведь под «церемонией» имеешь в виду похороны — состоятся в Кито?
— Да, дядя очень любил этот город.
— Двайт, а что, собственно, твой дядя делал в Кито?
— Занимался управлением на среднем уровне.
— Вот как? И чем же он управлял?
— Концерном. Средних размеров концерном. Ну, там, импорт, экспорт, все такое. На самом деле мы были не настолько близки. Но я все равно очень скорблю, потому что теперь и не будем.
К этому моменту мелкие и обрывочные Риковы подозрения разрослись, как снежный ком, и он с видом инквизитора вопросил:
— А скажи мне, Двайт, от чего умер твой дядя? Не подумай, что я лезу в твою жизнь…
— Мммммммммм… Наша семья предпочитает об этом не распространяться. — Разговор, приняв незапланированный мною оборот, грозил катастрофическими последствиями. Настоящая неловкость являла собой ярчайший пример беспомощности Двайта, вздумавшего изменить свою жизнь. Чем проницательнее Рик, принявший позу Наполеона, смотрел мне в глаза, тем призрачнее становился образ Наташи — она таяла, как тает при первых солнечных лучах открытая во сне формула панацеи.
Решение пришло внезапно. Его подсказал ужас от осознания мною собственной несостоятельности.
— Видишь ли, Рик, — начал я, твердо глядя Рику в глаза, — мне кажется, с тобой я могу быть откровенным. Ты же мой начальник, вроде покровителя. Так вот. Мой дядя много лет страдал… — я шмыгнул носом, причем совершенно естественно, — он много лет страдал абулией. Семья скрывала этот факт как могла. Такое пятно на нашем имени…
И Рик меня отпустил.
— Здравствуйте. Спасибо, что позвонили в отдел двайтической задержки. Меня зовут Абу. Я решу ваши проблемы и помогу создать новые. — Эту фразу (с несущественными вариациями) я повторял по телефону в последующие два дня. «Пфайзер» ничуть не изменился, однако в свете приближающегося путешествия этот факт особенно бил в глаза. Теперь, когда отпуск был у меня в кармане, к моей пока не вылеченной абулии прибавилась клаустрофобия. В перерывах между звонками я тупо смотрел на перегородку, отделявшую меня от коллег, и думал, что художник, вздумавший изобразить невыносимую скуку, должен просто выкрасить холст именно в этот серый, неброский, ненавязчивый оттенок. Я раскачивался на стуле, прихлебывал холодный кофе, и кофе казался мне сваренным в доисторические времена, сохранившимся на дне глиняного горшка и найденным на раскопках какой-нибудь третьестепенной помпеи.
С одной стороны, я пытался противостоять хандре, впервые в жизни открывая клиентам страшную правду: «Похоже, у вас проблемы с процессором «Майкрософт». Не стоит волноваться — это отличный процессор, тем более что других все равно нет», — и таким образом почти подсознательно намекал клиенту на тот факт, что «Майкрософт» в гробу видал антимонопольную политику и все законы Шермана, вместе взятые. В то же время именно тогда я осознал, что, не простирай «Майкрософт» свои щупальца столь широко, у меня не было бы работы.
— Извините, — сказал в трубке мужской голос лет сорока-пятидесяти, без выговора, характерного хотя бы для какого-нибудь штата. — Вы не могли бы повторить, я что-то не понял.
И тут я действительно начал помогать дядьке на другом конце провода. Обычно клиентам очень неудобно, если у них какая-нибудь опция не функционирует, а может, их отпугивают и два другие обстоятельства — мой молодой голос и сквозящее в нем легкое презрение профессионала. Клиентам невдомек, что таких профессионалов среди оболтусов моего возраста более чем достаточно, а весь мой компьютерный гений сводится к высшему уровню в игре «Спид Скиинг Джава». Правда, на сегодняшний день от меня требовалось всего ничего: объяснить юзеру, как посредством нажатия шести клавиш реанимировать исчезнувший файл. Выслушав слова благодарности, я писал отчет и засылал его в базу данных под названием «Утопия». На самом деле занятие это было вовсе не такое уж неблагодарное, во всяком случае, идея систематизировать все проблемы, с которыми сталкиваются юзеры, на первых порах не производила впечатления бредовой.
Так прошли среда и полчетверга. В четверг в обеденный перерыв я прогулялся до Таймс-сквер, до кафе «Бельгийская картошка» (обожаю картошку-фри по-бельгийски, потому что ее предварительно вымачивают в воде — тогда крахмала меньше). Затем вернулся в «Пфайзер», по дороге размышляя, насколько перелет в чужую страну с целью встретиться с малознакомой, женщиной соответствует общечеловеческим представлениям о процессе принятия решения. (Билет я купил через интернет, но у меня было еще четыре часа на раздумья и отказ.) Если я найду в Наташе воплощение всех своих чаяний и надежд, то что она найдет во мне? А если не найду? Что я тогда стану делать, как оправдаю свое присутствие в Кито? И зачем вообще задаваться этими вопросами — они стары как мир, жеваны-пережеваны, но так и не переварены до нас, и не нам их переварить. Не лучше ли жевать мягкую от майонеза картошку? Вернувшись в офис, я специально заляпал оставшимся майонезом клавиатуру компьютера. Действие имело сакральный смысл: клавиатура олицетворяла корпорацию, майонез — бессмысленность и беспощадность работы, оправдывавшие мое недельное отсутствие в офисе и присутствие в Эквадоре, даже если второе являлось ошибкой внутреннего голоса, а первое — выстраданным решением.
— Что случилось? — с порога начала Ванда.
— Ванда, у меня к тебе вопрос.
— А у меня к тебе ответ.
— Ты замечала, какие у всех юзеров…
— В смысле лузеров?
— Ну да, лузеров. Ты замечала, какие у них виноватые голоса? Правда, странно? Будто им стыдно, что программа не работает.
— Еще как стыдно. Это же не кто-нибудь, это бизнесмены. Они, милый мальчик, верят в теорию Дарвина и в Компьютер. Если компьютер их не слушается, им кажется, что и с бизнесом ничего не выйдет.
В этот момент, как черт из табакерки, появился Рик.
— Дела идут? — бросил он. Рик обычно именно такими словами возвращал нас к суровой действительности.
— Идут. Как бы совсем не ушли, — процедила Ванда. — А как ваши, ничего?
Не прошло и пяти минут после ухода подозрительного и раздражительного Рика, как в моей почте возникло имевшее роковые последствия письмо от генерального директора Уильяма Старборда финансовому директору Джорджу Бейлуотеру. Я едва успел прочитать первые несколько строк — в них фигурировали числа, причем многозначные, — как одновременно с мелкими шажками Рика услышал собственное имя из его же уст. Я мгновенно отправил письмо в буфер обмена и с невинным видом обернулся.
