— Девушку. В смысле женщину.
— Да, вроде того. Я встречаюсь с Ванитой. До сих пор.
— Вроде того, — повторила Алиса. — Никогда определенно не скажешь.
— Алиса, я не могу преодолеть оставшуюся между нами натянутость.
— Ну у тебя и выражения! Будто разговорник цитируешь.
— Обычные выражения. Как у всех.
— Я не собираюсь препираться с тобой посреди улицы.
— Думаешь, мама следит из окна? Да тут из-за лесов ничего не видно. И не станет она подсматривать.
Алиса сказала, чтобы я оставил деньги себе. Я попытался засунуть купюры ей в кулак. Она быстро среагировала, но я оказался быстрее — и две двадцатки упали рубашками вверх на заплеванный жвачкой тротуар.
— Подними, — велела Алиса. — Мама увидит.
— А еще называешься членом коммунистической партии…
— Никаким членом я не называюсь.
— Странно: ты, член компартии, не учитываешь вероятность того, что деньги подберет какой-нибудь прохожий. И ведь не побрезгует, заметь. И до двух сосчитать не успеешь, как баксам ножки приделают.
— Двайт, подними деньги.
— Нет, Алиса, ты подними.
— Какой же ты идиот!
— Ты склонна все упрощать.
И с этой новой информацией — раньше я полагал, что абулия — мой единственный порок, — я повернулся на каблуках и зашагал прочь. Алиса сделала то же самое. Пройдя полквартала, у перекрестка, я оглянулся, чтобы узнать, не идет ли за мной Алиса — она не шла — или не поднял ли кто деньги. Ужасно неприятно было оставлять валяться на дороге целых сорок долларов, поэтому я решил вернуться за ними, а потом догнать Алису. Я полагал, что деньги в большей степени мои, а также знал, что Алиса любит меня — даже несмотря на то, что я ее брат.
Из пиццерии вышел тип, нагнулся и стал отдирать что-то от тротуара. Сорок долларов, что же еще! Я развернулся, сделал несколько шагов, скорчился, и меня вырвало скисшим «Джигги Джусом» вперемешку со снеками, такими же скисшими. От этого мне на время стало лучше во всех отношениях. Однако, как ни радовался я данному факту, я не мог не понимать, что мои ощущения вряд ли разделяет тощий дядька лет пятидесяти, в спортивных штанах, кожаных шлепанцах и футболке, возникший на веранде — надо полагать, своей собственной веранде, — в те минуты, пока я был целиком поглощен очисткой желудка.
— Ты что делаешь? Это же моя новая урна!
Я поднял на дядьку просветленный взгляд.
— Простите, у меня абулия.
Почему-то мне вдруг стало ужасно смешно. Мне было жаль незадачливого домовладельца, но не слишком, и я, время от времени оглядываясь, припустил бежать по синусоиде. Я радовался, что выздоровление мое не за горами; хотелось отпраздновать это событие, хотя бы и авансом.
Но едва я добежал до следующего квартала и остановился, с трудом переводя дух, как уныние вновь охватило меня, вся моя жизнь представилась в самом невыгодном свете, и я в который раз принялся пережевывать прошлое. Кроме того, мне было ужасно досадно, что придется ждать целых пять, а то и четырнадцать дней, прежде чем выяснится, что делать с «Пфайзером», Ванитой и съемной квартирой. В свою очередь, мрачное настроение имеет странное влияние на мой способ мышления: почему-то у меня появляются способности к дедукции, и я начинаю искать, на чем бы попрактиковаться. Вот и в ту минуту я не мог не вспомнить, что сегодня воскресенье — день, когда вся наша семья должна собираться (и в свое время собиралась) вместе; теперь же мы, четверо Уилмердингов, совершенно разобщены, и не только друг с другом, но и, пожалуй, со всеми представителями Homo sapience, носящими другие фамилии. До чего же мы, Уилмердинги, чужие — и среди своих, и среди остальных! Удивительно, как вообще двое представителей нашей семьи сошлись, чтобы произвести на свет еще двоих. Видимо, подобное происходит, когда двое одиноких людей пытаются сами себя убедить в том, что они не одиноки. Именно так создается большинство семей, и именно поэтому раса Одиноких достигла столь угрожающей численности.
Глава пятая
Результатом моей озабоченности нерегулярным питанием Дэна и моего же увлечения кулинарией в последнее время стали наши совместные воскресные ужины; я как раз подсаливал шпинат и грибы, когда в прихожей послышались шаги.
— Из тебя таки вышла бы идеальная еврейская мамочка, — поздоровался Дэн.
Его слова навели меня на опасение, что в результате действия «абулиникса» мне придется сменить пол и, пожалуй, выдержать бат мицвах
[12]. Правда, через несколько минут я понял, что Дэн, несмотря на в высшей степени серьезный вид, шутит; что мне не суждено выносить дитя; и что меня, по всей вероятности, просто посетила фобия. Я вмял эти соображения в тесто для шпинатного пирога и для верности лишний раз прошелся по нему скалкой.
Чуть позже мы с Дэном сидели в гостиной, под сенью трехлопастного потолочного вентилятора, и оранжевый вечерний свет лился сквозь немытые окна.
— Классный пирог, — промычал Дэн с набитым ртом.
— Спасибо, — скромно ответил я.
— Двайт, как только почувствуешь действие «абулиникса», сразу же сообщи мне, ладно? Нам таки давно пора подумать, что делать с жильем. У меня три варианта: снять квартиру вместе с тобой, снять квартиру-студию в Бруклине или переехать в кампус при универе к таким же ботаникам.
— И какой вариант для тебя предпочтительнее?
— Ну, — начал Дэн, — если я поселюсь с тобой, мне обеспечено хорошее питание. Если я буду жить один, мне обеспечена полная свобода. Мистер Р. всегда повторяет: «Необходимый минимум для молодого человека — это три вещи: спортивная куртка, быстрый доступ в интернет и двухкомнатная квартира в Нью-Йорке». Естественно, имеется в виду квартира в Манхэттене.
— Отлично сказано. А я буду взвешивать свои варианты — пока «абулиникс» немножко не смухлюет с гирьками и не устроит перевес какому-нибудь одному. До этого радостного дня я буду изучать вакансии. В Вермонте.
— По-моему, изучай не изучай, а Вермонт был и остается штатом хиппи, яппи и фермеров.
Так как солнце сместилось за угол, и в гостиной стало мрачно, Дэн взял наши тарелки и свалил их в раковину, даже не подумав вымыть, а я пошел в свой закуток, чтобы проверить электронку. По многочисленным письмам с вопросами о вечере встречи я понял, что двадцать с лишним бывших одноклассников в воскресенье не потрудились проверить свою почту. Конечно, Наташа стояла особняком и в переписке тоже — она ответила, что, возможно, и приедет. Более того: из постскриптума я сделал вывод, что Наташа приглашает меня к себе в Кито!
