– Да что ты говоришь!
По его лицу я вижу, что он собирается сказать нечто, что я не хочу слышать, но я не успеваю его остановить:
– И почему тогда она не рассказала тебе про мистера Кона раньше?
А, это.
– Почему не предупредила перед тем, как уехать в другую страну?
– Ну, строго говоря, Уэльс – это не совсем…
– Почему она не рассказала тебе, что влюбилась в вашего учителя? Занималась сексом с одним из ваших учителей? Что там пишут в газетах – сколько длится их роман?
– Коннор, прекрати.
– Три месяца? Четыре?
– Ладно, блин, я все поняла, о’кей?
Наступает долгая тяжелая пауза. Я смотрю на него. Мое дыхание звучит как-то сдавленно. Чего он от меня ждет? Что я скажу, да, ты прав, Бонни поступила ужасно, и я готова… отречься от нее? Пусть сгинет в Шотландии, или Ирландии, или бог знает где еще вместе с нашим хреновым учителем, человеком, которому мы все должны были доверять? Сделать вид, что она ничего для меня не значит, что восемь лет дружбы можно стереть одной тупой ошибкой?
– Ты думаешь, я ничего этого не понимаю? – наконец спрашиваю я. Выходит очень тихо. – Я знаю, что это полный мрак. Но все же она – моя Бонни. Я должна попробовать. Я поеду.
Коннор ничего не говорит, выбивая пальцами ритм на коленке. Наконец он кивает:
– Ладно.
Я делаю глубокий вдох:
– Ладно. Так что я еще могу сделать?
– Ну, если на поезде ехать не вариант, можешь на автобусе. Но это так долго, что, может, того и не стоит. Еще можно на машине.
– Но я не вожу.
– Я имею в виду машину с шофером.
– А кто среди наших знакомых водит?
Нам одновременно приходит в головы одна и та же мысль:
– Валери.
Валери.
17
Весь следующий час мы пытаемся придумать, как заставить Валери согласиться отвезти меня в Глазго. По мнению Коннора, есть три возможности.
1) Рассказать Валери правду и надеяться, что она не побежит сразу к Кэролин. (А она наверняка побежит.)
2) Рассказать Валери часть правды: что меня нужно добросить до Глазго, но не называть причину и надеяться, что она не догадается. (А она наверняка догадается.)
3) Соврать.
На самом деле мне остается только третий вариант. Вчера Кэролин предложила мне съездить отвлечься от всего этого цирка, и с кем же мне еще поехать, как не с Валери? Разве она не пыталась привлечь мое внимание последние несколько дней? Мне даже не придется просить ее: я скажу, что хочу съездить на выходные в Йорк, где находится ее университет, а о дальнейшем путешествии можно будет волноваться позже, когда мы уже отъедем достаточно далеко и назад поворачивать будет поздно.
– Не к чему подкопаться, – довольно говорю я.
– Да нет, можно, – отвечает Коннор-реалист. – Но лучше мы все равно не придумаем.
– Который час?
Он смотрит на часы:
– Половина двенадцатого.
– Мне пора домой. Если Валери там, мы сегодня же сможем поехать. Сколько отсюда до Йорка? Мы можем добраться туда вечером, а утром направиться в Глазго. Боже, только бы они до того времени не переехали.
– Эй, – зовет Коннор, и я послушно перевожу на него взгляд. – Мы еще не поговорили обо мне.
– О тебе? А что такое?
– Я поеду с вами.
– Что? Нет, Коннор, нет, тебе нельзя. Твоя мама…
– Мама поймет. Они с бабушкой вполне обойдутся без меня пару дней.
– Точно?
– Да, конечно. Это важное дело.
– Ты уверен?
– Да, Иден. Боже правый. – Он хмурится. – Мама не то чтобы к постели прикована. Иногда ты ведешь себя так, словно она совсем беспомощная.
– Но…
– Ты думаешь, я бы предложил поехать с тобой, если бы думал, что она не справится? Я знаю, что делаю, господи.
Он словно оправдывается передо мной, и я не понимаю, почему. Я действительно почти не разбираюсь в болезни его мамы, в том, как именно он должен за ней ухаживать, но это лишь потому, что он мне ничего не рассказывает. И я в этом не виновата. Я не собираюсь давить на него, чтобы он говорил со мной о чем-то, о чем не хочет. Я-то знаю, каково это. Очень хреновое чувство! Коннор смотрит на меня, словно ожидает извинений, но я не из тех, кто просит прощения ни за что, поэтому я ничего не отвечаю.
– Я просто спросила, – говорю я наконец.
– Ты спросила, уверен ли я. Но тебе необязательно такое спрашивать. Я с восьми лет ухаживаю за мамой. Если я предлагаю тебе отправиться в экспедицию по спасению Бонни, это уже значит, что я уверен, ага?
– Ага, – говорю я.
Я протягиваю Коннору руку и переплетаюсь с ним пальцами, а потом поднимаю ладонь, чтобы поцеловать его руку.
Он, смягчившись, улыбается.
– Так ты хочешь, чтобы я поехал?
– Да.
Когда я прихожу домой, Валери сидит за столом в столовой, склонившись над какой-то старой контрольной. Я встаю у нее за спиной, но она так сосредоточена, что совсем меня не замечает. Я легонько толкаю ее в плечо.
– Господи! – Она вскакивает со стула и резко разворачивается ко мне. – Черт, Иден. Ты что, убить меня хочешь?
– Привет, – как ни в чем не бывало отзываюсь я.
– И тебе привет. – Она прикладывает руку к груди и похлопывает, словно пытаясь потушить пожар. – Ты только что сократила мне жизнь на пару лет.
– Есть ли вероятность, что ты немножко преувеличиваешь?
Она смотрит на меня яростным взглядом:
– А ты чего-то хотела? – Она поворачивается обратно к столу и тянется к кухонному таймеру – по какой-то причине он весело тикает – и ставит его на паузу. – Потому что я пытаюсь засечь, сколько времени у меня уходит на тест. А ты мне помешала.
– Ой, прости. – Я делаю огорченный вид. – Просто хотела поговорить о том, как прошел экзамен по химии, но я не думала, что…
– Конечно, конечно! – Валери ставит таймер на стол и усаживает меня на свой стул. – Боже, прости меня, пожалуйста. Конечно, я буду очень рада послушать. Прости, Идс, я правда забыла. Биохимия поглотила мой мозг.
– Не надо было тебя перебивать, пока ты училась. Мы можем поговорить позже, честно-честно. Когда ты не будешь так занята.
Манипулятор? Я? Да никогда.
– Не глупи, я правда хочу послушать! – Она широко улыбается мне, садясь на ковер и скрещивая руки на коленях. – Ну, расскажи. Как прошло?
– Да не очень. – Я пожимаю плечами.
