Что она имеет в виду? Она на моей стороне? Или нет? Она верит, что я вру? Или нет? Обычно мне нравится, когда Кэролин так себя ведет – абсолютное спокойствие, уверенность и невозмутимость, – но прямо сейчас мне это не на руку. Меня ее поведение совершенно не успокаивает.
– Я просто хочу знать, – словно сдаваясь, трясет головой Матильда. – Я просто хочу понять, как это могло случиться. Все это… Это совсем не похоже на мою Бонни. Должно же быть какое-то объяснение.
– Если оно и есть, я его не знаю.
– Иден, дело в том, что… – говорит она. – Дело в том, что… Мне кажется, это твое влияние.
Я настолько потрясена, что не сразу понимаю, что она имеет в виду.
– Мое… влияние?
– Ну, ты в свое время натворила дел, не так ли? – Матильда расправляет плечи и внезапно кажется гораздо выше меня, хотя мы обе сидим. – Я всегда переживала, что Бонни может что-нибудь взбрести в голову, с такой-то подругой.
– Так, подожди-ка, – начинает Кэролин, привставая.
Но я уже оправилась от шока и пришла в ярость:
– Бонни сбежала с гребаным учителем, и вы думаете, это я виновата?
– Иден, не ругайся…
– Я думаю, что это ты на нее повлияла, да. – Матильда перебивает Кэролин и смотрит на нее взглядом, который говорит: «Именно это я и имею в виду». – Ох, Иден, только не строй из себя святошу. Не думай, что я забыла твои приключения. Да тебя в четырнадцать практически арестовали!
Меня никогда не арестовывали, ни практически, ни теоретически. Пару раз полиция приводила меня домой и отчитывала в гостиной. Это было сраных сто лет назад, и теперь все иначе, да и вообще…
– И какое отношение это имеет к нам с Бонни?
Лицо Кэролин превратилось в маску тревоги:
– Пожалуйста, давайте мы все…
Но Матильда не обращает на нее внимания:
– Самое прямое! – Она чуть ли не плюет мне в лицо. – Как мне защитить ее, направить ее на правильный путь, уберечь от беды, когда она постоянно проводит время с тебе подобными?
На одну жуткую секунду мне кажется, будто я вот-вот расплачусь, но вместо слез приходит ярость.
– Вообще-то я еще здесь! – ору я, выплескивая в крике все свое смятение. – Я не сбежала, и я ничего не знала, и не я уговаривала ее трахаться с учителем…
– Иден!
– И может, проблема в той, кого считали лапушкой, а не в той, которую она оставила. – Слова повисли в воздухе. Кэролин с Матильдой таращатся на меня, так что я добавляю: – Мы дружим с восьми лет. Мы начали дружить задолго до того, о чем вы тут говорите. Вы понятия не имеете, какая она без меня. Откуда вам знать, что это вообще имеет какое-то ко мне отношение? Может, дело в ней. Ну, если вы не считаете, что я уже в восемь лет оказывала на нее тлетворное влияние.
Матильда выпячивает подбородок. На ее лице застывает уродливое выражение – такое лицо взрослые не должны показывать ни детям, ни даже подросткам. Я думаю, она этого не скажет, но она говорит:
– Ну, мы знаем… яблочко от яблони.
– Довольно. – В голосе звучит такая ярость, что на странную секунду мне кажется, будто говорю я сама. Но Кэролин встает, в бешенстве тряся головой. Я опускаю взгляд: руки у нее сжаты в кулаки.
– Как ты смеешь так разговаривать с Иден? Вот ведь наглость!
– Кэролин, эта девчонка…
– Эта девчонка – моя дочь, а тебе пора уходить. – Кэролин пытается держать себя в руках.
Я растрогана и напугана одновременно.
– Я сказала, что ты можешь с ней поговорить, но оскорблять тебе права не давали. Я знаю, что тебе страшно и ты злишься, но Иден тут не виновата.
– Так что там про яблочко и яблоню? – спрашиваю я.
– Иден, хватит, – рявкает Кэролин, протягивая ко мне руку. – Ради всего святого, не продолжай.
Но мне и правда хочется знать. Она имеет в виду приют? Или мою биологическую мать? Мою мать, из плоти и крови, которая в свое время натворила ошибок? Она не яблоня. Ее зовут Лина.
– Прости, Кэролин.
Разуметеся, прощения она просит у нее, а не у меня.
– Это просто все так тяжело… – Ее голос замирает. – Очень тяжелое время.
– Тебе лучше уйти, – говорит Кэролин, и я понимаю, что она вот-вот взорвется. – Поговорим в другой раз.
Матильда, видимо, понимает, что облажалась. Она молча собирает вещи и уходит, не сказав мне ни слова.
Я иду за Кэролин в коридор, когда она провожает Матильду, и неловко топчусь у нее за плечом, пока она стоит ко мне спиной, таращась на закрытую дверь.
– Спасибо, – начинаю я.
Она поворачивается, внезапно обрушивая на меня весь поток скопившейся ярости.
– Ну и зачем ты это делаешь? – спрашивает она, практически крича (но не совсем). Лицо у нее сморщилось и покраснело, глаза блестят… это ведь не слезы?
– Зачем ты вечно доводишь людей?
Я запинаюсь, открывая и закрывая рот. Я не знаю, что сказать, поэтому просто пожимаю плечами. По ее лицу я вижу, что ответ неверный.
– Представить невозможно, что переживает сейчас Матильда. Ее дочь пропала, Иден. Неужели ты не понимаешь?
– Ты думаешь, я идиотка?
Она на секунду прикрывает веки, словно не может выдержать ни секунды больше, словно один мой вид повергает ее в отчаяние.
– Нет, – говорит она, цедя слова сквозь зубы. – Я думаю, что ты не умеешь сострадать людям, и это очень меня огорчает.
– Ну что ж, – говорю я. – Видимо, яблочко от яблони.
И тут Кэролин прорывает.
– Не смей мне этого говорить! – вопит она. Прямо по-настоящему вопит. Кэролин. – Я на твоей стороне. Я пытаюсь за тебя заступиться. Почему ты не можешь войти в мое положение? Почему ты все усложняешь?
Кэролин ни разу на меня не орала. У меня внутри все холодеет.
Я бы тоже могла на нее накричать. Я могла бы свернуться в комочек и расплакаться. Я могла бы попросить прощения.
Я разворачиваюсь и ухожу из кухни.
– Не уходи от меня, Иден! – Начало фразы звучит яростно, но потом голос Кэролин срывается и внезапно затихает. Я слышу, как она бессильно выдыхает.
Я иду наверх, закрываюсь в комнате и забираюсь на кровать. Матрас подается, окружая меня знакомым успокаивающим теплом, и я вжимаюсь лицом в простыню.
Мое сердце бешено колотится, и я какое-то время сосредотачиваюсь на сердцебиении. Закрыв глаза, я пытаюсь угомонить пульс. Боже, как это ужасно. Это было так ужасно. Я никогда не видела Кэролин в таком состоянии. Ни со мной, ни с другими. Даже когда я совсем слетала с катушек, она никогда не теряла своего фирменного спокойствия.
