Но Бонни здесь нет.
Ее здесь нет.
Мы один за другим проходим в зал, странно притихнув, и садимся за одноместные парты.
– Всем доброе утро, – говорит миссис Бервик, улыбаясь нам от дальней стены. – Надо подождать еще буквально пару минут.
Она оборачивается на настенные часы. Уже почти четверть десятого.
Голос у меня в голове шепчет: «Еще есть пара минут».
Бланки для экзамена стопками лежат на партах пустой стороной вверх. Нам разрешают перевернуть их, написать имена и номера, и я медленно заполняю ячейки. В голове у меня стучит, и я то и дело кошусь на дверь. «МАККИНЛИ, – пишу я. – ИДЕН РОУЗ». На странице напечатана жирная двойка, и, хотя я знаю, что это просто порядковый номер, мне кажется, это дурной знак.
Я вспоминаю про журналистов. Наверняка стоят, столпившись у школьных ворот. За стенами этого прохладного тихого зала, вероятно, очень шумно.
Коннор смотрит на меня через два ряда. Наши глаза встречаются, и он улыбается.
Минутная стрелка подходит к пятнадцати минутам. Дверь так и не распахнулась. Бонни не пришла.
– Ну, удачи, – непривычно мягким голосом объявляет миссис Бервик. – Можете начинать.
14
Экзамен проходит очень, очень плохо. Я отвечаю на первый вопрос про пищевые цепочки и на дополнительный после него, но третий, четвертый и пятый не понимаю совсем. Потом я долго в панике смотрю на номер шесть. Две диаграммы, которые, судя по всему, как-то относятся к кровеносной системе. Я жду, что понимание придет ко мне, но мои ожидания напрасны. Я закрываю глаза и представляю нас с Бонни, всего за две недели до сегодняшнего дня. Мы готовимся к экзамену у нее в комнате. Она пытается объяснить мне круги кровообращения. Из ее уст это все кажется логичным.
А что там она говорила?
– Тебе когда-нибудь хотелось сбежать?
Нет. Нет, Иден. Сосредоточься.
– Вот легочный круг, видишь диаграмму с косыми стрелками? Легкие относятся к дыханию. – Она шумно выдохнула, чтобы я запомнила про дыхание.
Дыхание. Я смотрю на диаграммы, на косые стрелки. Я пишу ответы на четыре вопроса в этом разделе, но рука у меня немножко дрожит, а в груди до боли тесно. Я перехожу к следующему вопросу. Не знаю. Следующий. Не знаю. Следующий. Боже, я такая тупица. Не могу даже ответить на вопросы общего курса биологии.
– Ты не тупица, Иден, не говори так.
Заткнись, Бонни. Тебя вообще тут нет.
Вокруг меня одноклассники с сосредоточенным видом что-то усердно строчат. Все! Даже друзья, с которыми мы дурачились во время уроков, вместо того чтобы работать, полностью поглощены экзаменом. Я вижу затылок Коннора, склонившегося над листом. Я пытаюсь представить себе его улыбку.
Проходит полчаса; мое сердце колотится от паники. Дело даже не в том, что я плохо напишу этот экзамен. Я могу его вообще завалить. Я представляю себя в день, когда объявят результаты. Напротив экзамена по биологии будет стоять большая жирная двойка. «2» – это всего лишь номер страницы. Нет, «2» – это моя оценка. Я представляю, как Бонни обнимает меня и говорит, что это не играет никакой роли.
Но вернется ли она к тому моменту?
Будет ли смысл дожидаться результатов?
Перестань думать о Бонни.
Следующий вопрос посвящен компостированию, и тут я что-то знаю. Я отвечаю на четыре вопроса подряд – и отвечаю правильно, я практически уверена! Облегчение слишком невыносимо для моего исстрадавшегося мозга, потому что, к своему совершенному ужасу, я понимаю, что у меня по щекам бегут слезы. Я плачу. В школе. Два года назад я рухнула с лестницы, когда шла в столовую, и сломала лодыжку. Тогда, клянусь всем святым, я не проронила ни слезинки.
Но теперь я рыдаю посреди спортзала и ничего не могу с этим поделать. Я плачу и плачу до самого конца экзамена. Я плачу, читая вопросы, на которые не могу ответить, и вопросы, на которые ответить могу. Я плачу все дополнительное время, которое мне положено из-за моей дислексии. Я плачу, пока у нас собирают листочки и когда одноклассники начинают выходить наружу. Я плачу, когда миссис Бервик проходит мимо и легонько касается моей руки.
Выйдя из спортзала, я, естественно, ни с кем не разговариваю. Я иду прямиком в туалет, запираюсь в кабинке и жду пятнадцать минут: уверена, за это время даже самые любопытные одноклассники устанут меня ждать.
Когда я рискую выйти, то вижу на скамейке у двери Коннора. Он, сосредоточенно нахмурив лоб, читает какую-то книгу в мягкой обложке. Я сажусь рядом, и он без слов протягивает мне руку. Я льну к нему, и он обнимает меня, такой теплый и близкий. Я чувствую, как исчезает напряжение в груди, как расправляются мои плечи.
– Ох, Иден. – Из-за угла появляется миссис Бервик.
– Ох, черт, – бормочу я.
– Здравствуйте, миссис Бервик, – вслух здоровается Коннор.
– С тобой все хорошо? – обращается она ко мне. – Во время экзамена ты казалась очень расстроенной.
– Все в порядке, – лгу я.
– Если ты собираешься уходить, – продолжает она, – я бы посоветовала пойти через футбольное поле, а не через парковку. Мы открыли задние ворота, чтобы ученикам не пришлось сталкиваться с журналистами.
– Спасибо, мисс, – говорит Коннор, сжимая мое запястье. – Пойдем.
– А это правда? То, что сказала бывшая девушка мистера Кона? – спрашиваю я.
Лицо миссис Бервик напрягается. Она поджимает губы и ничего не отвечает. Это правда. Я уверена, именно она настаивала, чтобы делом занялись.
– Так вы могли все остановить, – продолжаю я. – Все вы. Вы могли его остановить.
– Иден, ты забываешься, – говорит миссис Бервик.
– Да какая разница? – неожиданно визгливо кричу я. Что за чертово место, эта школа. – Они сбежали!
Коннор взял меня за руку и поволок к выходу.
– До свидания, миссис Бервик, – говорит он.
Когда мы оказываемся на улице, я раздраженно стряхиваю его руку.
– Боже, Коннор, ты такая шестерка.
– Зачем ты наорала на миссис Бервик? Думаешь, это вернет Бонни домой?
Я злобно смотрю на него, и он широко улыбается, рисуя в воздухе двумя пальцами.
– Хэштег вернитеБоннидомой.
Я из последних сил пытаюсь не рассмеяться.
– Ты ужасно тупой.
– Ну и ладно, зато ты развеселилась.
Он невероятно доволен собой.
Мы вместе идем к футбольному полю и выходим через черные ворота, что кажется мне странным. Раньше тут была тайная курилка, а не официальный выход с территории. Тут мы прогуливали уроки. За все годы моей учебы здесь – включая все разы, когда я пряталась у черного входа, – я ни разу не видела эти ворота открытыми. Все теперь не так.
