– Что вы имеете в виду?
– Может, она волновалась? Слишком усердно готовилась?
– Ну, вроде того.
– Она что-нибудь об этом говорила?
Всплывает еще один образ – про него я совсем забыла. Бонни, с искренней серьезностью и интересом заглядывая мне в глаза, спрашивает: «Иден, ты считаешь, что я трачу свою жизнь на неважные мелочи? Что я живу неправильно?» Что я тогда ответила? Я не помню. Почему я не могу вспомнить?
– Нет.
Я даже не знаю, вру я или говорю правду.
– Ну ладно, последний вопрос, Иден. Ты хочешь, чтобы Бонни вернулась домой?
Я хмурюсь:
– Что вы имеете в виду? Конечно, хочу.
Он смотрит на меня пару секунд, а потом кивает.
– Ну хорошо. Больше у нас вопросов нет.
Интересно, откуда ему знать, есть ли у констебля Дойл ко мне вопросы – ее он ни разу не спросил.
Они начинают собираться, и Кэролин встает на ноги, облегченно улыбаясь.
– Дело продвинулось? Каковы шансы их найти? – спрашивает она.
– Мы отрабатываем важную информацию, – говорит констебль Дельмонт. – Это только вопрос времени.
Когда они уходят, Кэролин быстро меня обнимает, и я ей не мешаю.
– Ну что, не так уж было и ужасно, да? – спрашивает она.
Похоже, она волновалась даже больше меня.
– Видимо, зацепок у них совсем никаких, раз они говорят со мной.
– Не будь такой пессимисткой. Они знают, что делают.
– Если бы они знали, что делают, то уже нашли бы Бонни.
Кэролин поднимает чайник, открывает крышку и подносит к крану.
– Не уверена, что все так просто.
– Что за чушь они у меня спрашивали.
– Чайку? – спрашивает Кэролин, избегая необходимости соглашаться или спорить.
– А ты так не думаешь? – настаиваю я. – Все эти разговоры о том, хочу ли я, чтобы она вернулась. Какая вообще разница, чего я хочу? И с чего бы мне не хотеть?
– Ну, они знают, что делают, – повторяет Кэролин. – Мне показалось, они пытаются понять, почему Бонни сбежала и почему сбежала именно сейчас.
– И они думают, что это как-то связано с экзаменами?
– Похоже на то. Это было бы логично.
Я хмурюсь:
– Совершенно нелогично. Это же Бонни. Ее хлебом не корми, только дай сдать экзамен.
– Знаю. Может, в этом и проблема. Бедная девочка всю жизнь так старательно учится. Так переживает из-за контрольных и домашних заданий, даже самых неважных.
– Я думала, тебя это восхищает. Ты разве не хотела, чтобы я была больше на нее похожа?
Кэролин смотрит на меня с искренним изумлением.
– С чего бы мне этого хотеть?
Чайник со щелканьем выключается, и Кэролин тянет к нему руку.
– Вы с Бонни очень разные. Я рада, что она была тебе такой хорошей подругой и что она… – Кэролин замолкает, подыскивая нужное слово. – Что она тебя уравновешивала. Но мне никогда не хотелось, чтобы ты была на нее похожа. Я бы забеспокоилась, если бы школа была единственным, что тебя заботит в жизни. Помнишь пробные экзамены перед Рождеством? До чего довела себя Бонни? Помню, что стала переживать за нее. Собиралась уже звонить ее матери… – Она замолкает, нахмурившись. – Может, зря не позвонила.
– Не думаю, что это что-то поменяло бы.
Кэролин смотрит в окно, потом вздыхает и разливает чай по двум чашкам:
– Может, и не поменяло бы.
Какое-то время она молчит, дожидаясь, пока заварится чай. Потом заговаривает снова:
– А с сестрой ты об этом говорила?
– С Дейзи?
Я вижу, как она улыбается, перемешивая сахар в моей чашке.
– Нет, Валери.
– А. Нет.
– Может, поговоришь? Знаешь, она очень проницательная и хорошо знакома со стрессом от учебы.
Я пожимаю плечами. Не могу представить, чтобы мы с Валери говорили по душам, особенно обо всем этом, но озвучивать мысли, думаю, необязательно.
– Может, – отвечаю я.
В ноябре у нас были пробные экзамены, которые должны были подготовить нас к выпускным.
– Думайте о них как о репетиции, – сказала миссис Бервик. – Узнаете, каково это – сдавать настоящие экзамены, и заодно поймете, на какую оценку можете рассчитывать. – Она посмотрела на нас своим фирменным суровым взглядом, а потом добавила: – И ваши родители тоже.
Другими словами, пробные экзамены были совершенно бесполезными.
Так считали все, кроме Бонни Уистон-Стэнли.
Бонни впала в экзаменационный транс берсерка, словно от успехов на этих экзаменах зависела вся ее дальнейшая жизнь. Она чертила графики подготовки и клеила их на стены своей комнаты. Она расхаживала по школе, повторяя по-французски все, что говорила. На ее лице застыла маска беспокойства.
– Может, расслабишься уже? – талдычила я каждый день. – Ты же знаешь, что и так сдашь на отлично. Успокойся.
Но она не успокоилась. Однажды вечером, когда мы ужинали у меня, Кэролин ласково спросила у Бонни, высыпается ли она.
– Все в порядке, – ответила Бонни, словно мы не видели темных синяков у нее под глазами. – Я все успеваю.
Но она не успевала. Однажды, когда нас собрали на лекцию о наркотиках, она заснула прямо за партой и могла бы нарваться на выговор, если бы я не разбудила ее до того, как заметил мистер Хейл.
– Мне кажется, ты слишком много учишься, – сказала я.
Она рассмеялась:
– Без обид, Идс, но для тебя прийти на урок – это уже значит «слишком много учиться».
– Я серьезно.
– Не переживай. Это всего несколько месяцев, – уверенно сказала она. – Да, сейчас тяжеловато, но к июню-то все уже закончится.
– Ага, а потом у тебя твои продвинутые экзамены, – заметила я.
На секунду на лице Бонни промелькнул настоящий ужас. Она запнулась, нахмурилась, но потом улыбнулась и пожала плечами. Момент был упущен.
– Всего четыре предмета вместо десяти. Это совсем другое. И я сама их выбрала. Все будет хорошо.
Похоже, вид у меня был скептический, потому что Бонни рассмеялась.
– Да я жду не дождусь! – настаивала она.
Примерно тогда же у нее начались панические атаки, поначалу довольно незначительные. Обычно они случались с ней по дороге в школу или в школе, но чаще всего на переменах, а не во время уроков. Я оборачивалась – а она уже исчезала. Каждый раз я находила ее в туалете. Склонившись над раковиной, она пыталась отдышаться.
