Проходит несколько минут. Я звоню ей сама. Нет ответа. Я звоню снова. Гудки.
– Да бога ради, Бонни! – сердито кричу я в небеса.
Я набираю сообщение: «Ты где? Позвони мне!!!»
Думаю, подожду минут пятнадцать, а потом пойду домой. Через семь минут экран загорается. Это Плющ.
– Что-то ты особо не спешила! – говорю я вместо приветствия.
– Извини, мы с Джеком были на пляже.
Разумеется, блин.
– Что там с Роуэн?
– Она места себе не находит!
Может, я слегка драматизирую, но Бонни этого знать необязательно.
– Она считает, что виновата в том, что ты сбежала!
Тишина. Когда у меня в ухе снова раздается голос Бонни, он звучит осторожнее:
– Почему она так считает?
– Ты знаешь, почему, – раздраженно осаживаю ее я.
Почему она так скрытничает со мной? Разве ей не полагается все мне рассказывать? Ее ложь опрадвывает только то, что я – единственная, с кем она выходит на связь. И то если слишком не задумываться о ее поведении.
– Она рассказала, что мы поссорились?
– Ну не сама же я догадалась.
Снова тишина.
– О чем ты вообще думала, такое ей рассказывать? – спрашиваю я, что значит «Почему ты рассказала ей, а не мне?»
– Она сама узнала. Я ей не говорила. Никто не должен был знать. Именно это делало наши с Джеком отношения только… нашими.
– Это мистер Кон сказал тебе хранить все в тайне?
– Ему не надо было мне говорить, это и так очевидно.
– Ты не думаешь, что это красный флажок, Бонни? Если что-то нужно держать в тайне, то вряд ли это что-то хорошее?
– Отношения часто приходится держать в тайне. Когда люди влюблены, нет ничего важнее. Ромео с Джульеттой тоже скрывали свои чувства.
– Может, приведешь пример, в котором оба не умирают?
– Я не об этом!
– Ах да? И о чем же ты?
– Слушай, успокойся, ладно? – Голос Бонни звучит совсем как в старые времена, и у меня в горле сжимается комок. – Никто не умрет. В этом-то и проблема, понимаешь? Что все слишком драматизируют.
Я закрываю глаза и издаю короткий смешок, чтобы разрядить напряжение.
– Я думаю, проблема в том, что ты недостаточно все драматизируешь. Ты сбежала с учителем. Об этом говорят в новостях.
– Мы бы не сбежали, если бы нам позволили быть вместе. В нашем обществе есть такое абсурдное табу на разницу в возрасте.
– Бонни, я понимаю, если бы тебе было двадцать пять, а ему тридцать восемь. Но ты несовершеннолетняя. Это противозаконно.
– И что?
Я не нахожусь, что на это ответить.
– Кстати, даже если бы я была на несколько месяцев старше, нам бы все равно не разрешили встречаться, потому что он мой учитель. Ну и зачем ждать, если я знаю, что люблю его, а он любит меня?
И на это я тоже не знаю, что сказать.
– Может, чтобы его не арестовали? – придумываю я наконец.
– Ага, для этого мы и сбежали, – говорит она, словно я нарочно туплю.
Боже, ну и как с ней спорить?
– Ты не могла бы по крайней мере дождаться конца экзаменов?
– Ох, да забудь. Такая мелочь. Они ничего не значат.
– Но… – Я все еще не знаю, что сказать. – Но, Бонни… Они всегда многое для тебя значили.
Я словно напоминаю ей, что она носит розовые очки. Бонни всегда переживает из-за экзаменов и оценок; это часть ее личности. Или вернее сказать – было частью ее личности?
– Да, и какая мне от этого была радость? Только зря беспокоилась. Совершенно не умела развлекаться! И родителям было этого недостаточно! – Она тараторит с бешеной скоростью. – Девочки в школе смеялись надо мной и называли заучкой. И ты вечно говорила, что мне надо расслабиться. Ты говорила, что я слишком много учусь и что это бессмысленно. Ну что ж, ты была права.
– Я никогда не говорила, что это бессмысленно! Я говорила, что мне это безразлично, а оно так и есть, но тебе ведь нужно не то же самое, что и мне. Ты добивалась своей цели.
– Ну а теперь не добиваюсь. Теперь у меня есть Джек.
– И в этом твои планы на жизнь?
– А что, нельзя?
– Тебе всего пятнадцать!
– Любовь есть любовь, Иден. В любом возрасте.
Богом клянусь, я чуть не повесила трубку.
– Может, ты станешь серьезной, Бонни, хоть на минутку? Подумай: а когда тебе понадобится работа? Вы же не сможете вечно быть в бегах!
– Я уже сказала тебе. Мы не будем вечно убегать. Только пока все не успокоятся. А потом они поймут, что мы и правда любим друг друга и никому не надо идти за это в тюрьму.
– И когда это случится?
– Я не знаю, Иден. Когда случится, тогда случится.
– А как насчет меня? А Роуэн? А твои родители?
Бонни не отвечает.
– Ты ведешь себя как эгоистка.
Слова выпадают у меня изо рта, как горячие угли, и я не успеваю их остановить. Наступает долгая, тяжелая тишина.
– Может, и так, – произносит она наконец ледяным тоном. – И, может, мне это нужно. Может, не случится ничего ужасного, если я раз в жизни получу то, что хочу.
– Ты губишь свою жизнь. Ты ведь знаешь это, да? Знаешь, что творишь?
На том конце звучит короткий безрадостный смешок, совершенно непохожий на Бонни.
– Ну и кто тут все драматизирует? – говорит она.
9
Вернувшись домой, я прохожу в боковую дверь и направляюсь в свою часть сада. Я даже не останавливаюсь переодеться, просто завязываю волосы в хвост и хватаю из сарая перчатки. Сейчас мне не до людей. Не до расспросов Кэролин про мою подготовку к экзаменам. Не до рассуждений журналиста из «Гардиан» о мотивах мистера Кона. Мне просто хочется почувствовать под пальцами сырую землю и заняться вещами, которые я понимаю.
Когда Боб и Кэролин удочерили нас с Дейзи, они выделили нам по маленькому участку земли. Дейзи почти сразу забросила свой, но я… я просто влюбилась. За прошедшие годы мой участок разросся: захватил земли Дейзи и продолжил шириться. Я училась, как правильно садовничать, экспериментировала с разными цветами и травами, фруктами и овощами. Больше всего я люблю вишневое дерево, которое купила в тринадцать лет. Тогда оно было просто корнем – и я потратила на него карманные деньги, которые копила несколько месяцев. Оно хорошеет с каждым днем (хотя я, конечно, предвзята) и скоро должно начать плодоносить.
Люди всегда удивляются, когда узнают, что я люблю садовничать. Не знаю, что тому виной: их превратные представления обо мне или о садовниках. Так или иначе, наблюдать за их лицами, когда я им сообщаю о своем увлечении, – сплошное удовольствие. Когда Коннор впервые пришел ко мне в гости и я показала ему свой сад, он посмотрел на меня так, словно ждал окончания шутки.
