Книга Лагуна. Как Аристотель придумал науку , страница 74. Автор книги Арман Мари Леруа

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лагуна. Как Аристотель придумал науку »

Cтраница 74

По поводу растений Аристотель говорит, что их в среднем более высокая по сравнению с животными продолжительность жизни связана отчасти с их маслянистостью. Но если он считает, что факты того требуют, то дает природным явлениям несколько противоречащих друг другу объяснений. Так, он утверждает, что растения долго живут и из-за способности к регенерации: “Растения всегда возрождаются, поэтому они и живут так долго”. Корни, стволы и ветви могут умереть, но рядом вырастают новые. Более того, как показали опыты с черенками, “растение содержит потенциальные корни и стебли в каждой своей части” – действительно, черенок “в некотором смысле часть [родительского] растения”. И, хотя он знал (или предполагал), что некоторые животные способны к регенерации – змеи и ящерицы способны восстанавливать хвост, а птенцы ласточек – глаза, – постоянно возрождаться могут лишь растения. Лишь они содержат “живое начало в каждой своей части” [172]. Под “живым началом” Аристотель подразумевал душу [173].

Таким образом, Аристотель считает, что в определении продолжительности жизни может участвовать множество механизмов. В другом трактате, “О юности и старости, о жизни и смерти и о дыхании”, он излагает теорию, которая больше подходит для позвоночных животных. Согласно его предположению, смерть всегда связана с исчерпанием живительного тепла. У животных с кровью очень активный обмен веществ, поэтому они особенно подвержены опасности возникновения химических сбоев в организме. Чтобы этого избежать, такие животные имеют весьма совершенные механизмы гомеостаза. Причина, по которой они умирают – нарушение этих механизмов, главным образом нарушение системы терморегуляции. Аристотель даже описывает жизненный цикл в терминах терморегуляции: “Юность – состояние, когда вырастает первичный охлаждающий орган, старость – когда он разрушается. Промежуточный период – это зрелость”. “Охлаждающие органы” – легкие и жабры – разрушаются оттого, что животные, старея, становятся “землистее”, менее подвижными и в итоге совсем замирают. Метаболизм совершенно нарушается, и животное погибает от жара, или, по словам Аристотеля, “задыхается”.

Аристотель отмечает: слова, обозначающие старость (geras) и землю (geeron), подобны друг другу [174]. На самом деле их происхождение совершенно различно. В любом случае это не объясняет, почему легкие и жабры с возрастом становятся “землистее”. Возможно, он считал, что они покрываются землей, как легкие курильщика смолами. Или, может быть, он имел в виду, что они теряют влагу и тепло и приобретают сходство с землей. Последняя версия выглядит наиболее правдоподобно, поскольку связывает обе его теории старения. Кроме того, именно так Аристотель объясняет появление морщин.

Между двумя теориями старения есть любопытное различие. Теория старения как расплаты за размножение детерминистична: присутствует причинно-следственная связь между истощением запаса жира и смертью, а в теории нарушения гомеостаза присутствует элемент случайности. Это видно по фрагментам, где Аристотель утверждает: старые существа более чувствительны к колебаниям здоровья, состояниям внутреннего огня и изменениям внутренней среды организма. Старые умирают даже от нетяжелых болезней: “чтобы тусклое и небольшое пламя погасло, достаточно даже легкого движения”. Небольшие животные особенно уязвимы, поскольку имеют “слишком тонкие границы”. Вот как это видит Аристотель: живые существа подвергаются воздействию разных факторов, по-разному влияющих на метаболизм и заставляющих их внутреннее пламя то разгораться, то гаснуть. Когда пламя яркое или молодое, существа выживают легко, а когда пламя состарилось или потухло, существа приближаются к порогу смерти [175].

Не ясно, почему Аристотель считает, будто старение у разных групп организмов должно объясняться по-разному. Но все его объяснения так или иначе построены на метаболизме и на механизмах его регуляции – то есть на функционировании растительной души. Это, в свою очередь, означает, что в целом продолжительность жизни существа не определяется случайно – она заложена в самой его природе и является характерным признаком.

Своеобразное очарование аристотелевской теории – или теорий – старения заключается в том, что они отвечают на вопросы, ответа на которые нет до сих пор. Для нас причины старения почти столь же туманны, как и для Аристотеля. Конечно, находятся ученые с гонором, не уступающим аристотелевскому, которые берутся утверждать, что им известна тайна старения. Впрочем, их заносчивость свидетельствует о том, что их коллеги не слишком им верят. Многие предлагаемые ими объяснения получили не больше экспериментальных доказательств, чем теории Аристотеля, – а некоторые даже меньше.

На один вопрос, однако, мы можем ответить лучше, чем Аристотель. И наука Аристотеля, и современная наука требуют телеологических или, если угодно, адаптивных объяснений для большей доли наблюдаемых биологических явлений. Сердце, перья и гениталии – это адаптации ради выживания и размножения. Но каков смысл старения? Ведь смерть не приносит очевидной пользы.

Аристотель обходит этот вопрос стороной. Он говорит, что такова “природа” всех существ на земле – стареть и умирать, и все, о чем остается говорить – как и когда это произойдет. Дарвин тоже уклонился от этого вопроса, сказав по этому поводу еще меньше Аристотеля. Это ужасное упущение. Август Вейсман, один из виднейших последователей Дарвина в Германии, попытался восполнить этот пробел – и складывается впечатление, что он оспаривает мнение Аристотеля: “Жизнь имеет ограниченную продолжительность не потому, что она по своей природе не может быть вечной (курсив мой. – А. М. Л.), а потому, что неограниченно долгое существование отдельных особей было бы бесполезным излишеством”. Вейсман пишет, что старые и дряхлые особи бесполезны для вида или даже вредны, что старение выработалось в ходе эволюции, дабы избавиться от обузы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация