И прощения уже не попросить…
Подняв на Хэмиша глаза, она тихо произнесла:
– Блейд, а вы простите меня?
Тот молча погладил её по голове – как маленького ребенка, но в этот момент Лиса неожиданно поняла, что больше не чувствует себя маленькой и не хочет прятаться от взросления.
От дома к ним уже бежал Макс, сжимая в руках какую-то толстую книгу.
Запыхавшись, протянул её Хэмишу:
– Сможете передать это Домипортандру? Я обещал научить его, как приручить озёрников.
– «Работа с молодой лошадью»… – прочитал удивлённый Блейд. – Тебе, приятель, не пришло в голову, что с грамотой у них беда? А, ладно, придётся мне им помочь, – рассмеялся он.
Потом, потрепав мальчика по плечу, надвинул шляпу поглубже и поправил шейный платок.
– Я к вам привык, ребятки. Но, – он глянул на быстро мчащиеся по небу тучи, подсвеченные снизу закатным солнцем, – мне в самом деле уже пора. Попутный ветер зовёт.
Хэмиш уже почти развернулся, как вдруг остановился, поставил на землю клетку и полез в карман. Выудив что-то мелкое, протянул детям и с усмешкой раскрыл ладонь.
– Леденцов хотите?
Вспомнив их первую встречу, Лиса смущённо улыбнулась и взяла «ледяшку». Подумать только, какой же она тогда была глупой!..
…Через несколько минут Хэмиш исчез в лесу за деревьями. Лиса и Макс переглянулись и, взявшись за руки, припустили бегом к ближней леваде.
– Я уверена, это одна из елей, посаженных дедом вон там, у ворот, – Лиса на бегу махнула рукой по направлению к леваде. – Хозяйка не рискнула бы туда и близко подойти – дед с самого начала там собирал в горку навоз и мусор, а мы никогда этому правилу не изменяли.
– А почему навоз? – удивился Макс. – У неё же аллергия на животных?
– Ага, а она всегда бывает на белки, выделяемые организмом, – важно ответила Лиса. – Ну, на слюну… На навоз в том числе.
Они подбежали к елям и принялись осматривать каждую хвойную лапу. Сначала с надеждой и радостью, но потом оба почувствовали нарастающую тревогу. Все три ели казались самыми обычными: ни одна из них не сменила свой наряд на трёхцветный. Ни одна из них не собиралась цвести в этот Сочельник.
Разыгравшийся ветер вовсю раскачивал ветки елей. Поёжившись, Лиса подтянула повыше шарф и спрятала в карманы продрогшие руки.
– Ну, и что мы теперь делать будем?..
Лиса, до боли прикусив нижнюю губу, молча покачала головой. Отошла к забору, огороживающему леваду. К ней тут же подбежали соскучившиеся лошади, но гладить их Лисе не хотелось. Ей сейчас вообще ничего не хотелось, она чувствовала только одно – отчаяние.
Запрокинув голову, будто пытаясь загнать обратно подступившие слёзы, Лиса часто заморгала. Солнце уже упало за горизонт, небо быстро переходило из густого багреца в темень, и серые безликие псы сумерек, пока что крадучись, шли по земле, вынюхивая беду погорше. Через каких-то полчаса они разбегутся по миру, наберут силу, зачернеют – и станут стаей ночных страхов. Но никто их не испугается – нет, только не в эту ночь.
До Рождества оставалось несколько часов, и в любой другой год дети с нетерпением ждали бы праздника. Но что толку сегодня надеяться на чудо, если Хрустальные Звёзды не распустились? И какой радости можно ждать, если мама больна?
– Макс… – Лиса моргнула, утёрла слёзы и повернулась к растерянному брату, в тщетной надежде перебиравшему колючие еловые ветки. – Пойдём домой. Надо везти маму в больницу. Чуда не будет.
Минут через десять, шаркая ногами, Макс поднялся в свою комнату. В голове тупо тюкало: чу-да-не-бу-дет, чу-да-не-бу-дет. Не включая света, он, как был, в куртке и ботинках, ничком повалился на кровать. Плечи его мелко затряслись, и он расплакался навзрыд, вжимаясь лицом в подушку. Подушка пахла мотыльковой пылью и – приглушённо – мамой.
Мама сейчас лежала на диване в гостиной, куда её в ожидании доктора перенёс отец, и разбудить её не могли даже слёзы собственных детей. И в то, что ей помогут в больнице, Макс уже не верил.
Он прерывисто всхлипнул и сел на кровати.
Внизу залилась громким лаем Шинук.
На окне, подсвеченном с улицы фонарём, медленно шевельнулась штора, на мгновение обозначив тощую длинную фигуру за ней.
Макс моргнул.
Штора задвигалась. Максим взвизгнул и поджал ноги. Он смотрел и не верил своим глазам – ткань сжималась, собиралась складками, словно там, с изнанки, чьи-то пальцы, неспешно перебирая, стягивали штору в кулак.
Макс сидел, будто окаменевший, только сердце гулко и часто колотилось в груди.
Из-за шторы показалась неестественно длинная, худющая, мертвенно-белая рука и поманила его к себе.
– Н-не-е бо-о-ойс-са-а… – раздался шипящий шёпот. – С-с-суда-а иди-и-и…
Макс обмер. Потёр глаза. Рука не исчезла.
Ну вот и всё. Всё-таки он его достал, этот жуткий Тот-Кто-Стоит-За-Шторой…
– Быс-с-стре-е… – свистящий шепоток звучал уже раздражённо.
Макс набрал полную грудь воздуха и спрыгнул с кровати.
Если бывают лисы в хоккейных масках, если он приручил озёрника, если он помог победить Белого Морока, то и этого, за шторой, он больше не боится!
Макс рывком распахнул штору и увидел белое, невероятно тощее существо с узловатыми в сочленениях конечностями, треугольным лицом и огромными раскосыми глазами. При виде Макса оно медленно кивнуло богомольей головкой, взяло его за руку и потянуло к окну. Кожа существа была сухой и горячей. Максим, как заворожённый, уставился на его ненормально длинный и тонкий палец, которым существо постучало по стеклу.
– С-с-смотри-и… С-с-суда-а с-с-смотри-и…
И Макс посмотрел. Моргнул, не поверив глазам. Потом приник к стеклу, сплющивая нос. Нет! Не показалось! На одной из елей что-то сверкнуло. Потом ещё одна вспышка и ещё одна – словно зажигались серебряные свечи.
В следующую секунду он уже летел вниз по лестнице, возбуждённо крича: «Лиса, они расцвели! Лиса, Звёзды раскрылись!»
Конопа, поскрипывая суставами, выбрался из-за шторы, медленно пересёк комнату и осторожно выглянул в коридор. Там никого не было, все люди дома сейчас шумели внизу, но Конопа привык доверять своим привычкам. В конце концов этим привычкам столько же лет, сколько и ему – то есть очень много. И кто знает, возможно, благодаря им он и прожил так долго. Среди людей жить, это вам, знаете ли, не в лесу. Это лесные могут бахвалиться своим безрассудством, а он, Конопа, домашний.
Древний дух дома осторожно занёс ногу над ступенькой чердачной лестницы. Он честно сдержал слово, данное старому хозяину, – присмотрел за детьми. Теперь можно и на покой, в долгую-долгую спячку.
Эпилог
Всю ночь трисквики, собравшись в конюшне, слушали истории кота Боба о том, как он сражался в одиночку с Белым Мороком и всех победил. Под утро, расшалившись, они устроили игру в салочки, и Максу после завтрака первым делом пришлось убирать рассыпанные по проходу опилки. Но он не жаловался. У каждого человека есть какие-то таланты – и обязанности. И вообще он сейчас старался побольше помогать маме и папе. Пусть они освободившееся время лучше друг на друга потратят.
