– Господин суперинтендант.
– Не трудитесь докладывать по форме.
Суперинтендант нажал кнопку селектора.
– Два чая… все то, что вы написали… вы готовы подтвердить это под присягой?
– Так точно.
– И у вас есть доказательства того, о чем вы пишете? Планируемый теракт… массовое убийство, которое покрывается высшими чинами.
– Со всем уважением, я не написал «покрывается». Я написал – высшие чины проявляют поразительную бездеятельность.
Комиссар задумался.
– Доказательств немного, но… мне не дают вести расследование. Суперинтендант Гуль… я ничего не хочу сказать, это уважаемый человек, но…
– А вы знаете, что у суперинтенданта Гуля дядя был арестован за антиправительственную деятельность?
– Нет.
– Давно. На это не обращали внимания, хотя… может, и стоило бы.
…
– Конкретно. Что вы можете доказать?
– У меня есть расшифровки звонков. Записи на телефон, подтверждающие нарушения закона при проведении облавы на чеченцев.
Внесли чай. Секретарша, расставляя армуды с чаем, коротко глянула на комиссара Хикмета, но ничего не сказала.
– Вы уверены в невиновности чеченцев? Почему?
– Это не совсем так, эфенди.
…
– Возможно, среди тех, кто устроил бойню в Проливах, были чеченцы. А были и не чеченцы. Ошибка в том, что мы обвиняем чеченцев как нацию. А виновата религия. Если среди убийц и были чеченцы, то они пошли на это, потому что их религиозные лидеры приказали им это сделать.
– Да, религия всегда виновата…
Комиссар коротко глянул на помощника генерального директора – тот сохранял невозмутимое выражение лица.
– Вы говорили про телефон.
– Да, эфенди, вот он.
– Давайте его сюда.
…
– Да вы пейте чай, пейте. Остынет.
– Благодарю.
Чай и в самом деле был терпким и вкусным. Скорее арабским.
– Возможно, нам потребуются еще свидетели.
– Для чего?
– Для внутреннего расследования. Кто собирал для вас информацию?
– В основном мой помощник, инспектор Адам. Но дело не в этом, эфенди. Дело еще в информации, которую я получил. В Стамбуле возможен теракт с применением ОМП. Это главное на сегодняшний день.
– Вот это я не понял. От кого вы получили эту информацию?
– От осведомителя, эфенди.
– Какого именно?
– Русского. Он, судя по всему, связан с мафией. Русской мафией. Та хочет отомстить за бойню в Проливах.
– И вы считаете, ему можно верить?
– Полагаю, что именно в этой ситуации – да, эфенди. Если мы хотим раскрыть массовое убийство в Проливах и защитить жителей Стамбула…
– Да, да…
– Можно использовать возможности…
– А вам, комиссар, – можно доверять?
И тут комиссар осознал кое-что, отчего его прошиб холодный пот. Суперинтендант Телаи свой чай не пил.
Он пил чай, а суперинтендант не пил.
И он даже не видел его удостоверения, чтобы…
– Простите…
И его почему-то приняли не в кабинете, а в крыле здания, старом и явно нуждающемся в ремонте.
Суперинтендант выдвинул ящик стола и смахнул туда его сотовый.
– Вот ваш брат думает, что вам можно доверять. А я вижу, что нет.
Комиссар попытался встать… но в глазах уже двоилось… а ноги не слушались.
Комиссар пришел в себя в машине… пришел в себя совершенно неожиданно, от сильного толчка на ухабе. Он и совсем мог не прийти в себя после того, что с ним сделали… но Аллах, видимо, решил, что ему еще надо пожить.
Во рту было полно блевотины… как только не задохнулся. Он с трудом вытолкнул ее изо рта языком…
Снова тряхнуло.
В машине было душно. Так душно, что голова, казалось, каждую секунду раскалывалась на миллион маленьких кусков, чтобы через секунду собраться вновь в единое целое и чтобы все повторилось. Каждый удар сердца словно удар тяжелого парового молота в висках… оглушительный шум крови…
Как же дешево он попался…
Он должен был предполагать, что и среди полицейских полно сторонников Серых волков. И в министерстве тоже!
Машина шла по какой-то ухабистой дороге, они свернули на нее только что. Двигатель шумел, но не настолько, чтобы не слышать разговоры. Говорили впереди, на переднем сиденье.
– Ты зачем сюда свернул? Я эту дорогу не знаю.
– Это дорога к старой каменоломне, где работал мой отец. Я эти места знаю.
– Каменоломне? Что мы там делать будем?
– Что и обычно.
– А закапывать как?
– Там есть места, можно гранатой породу обрушить. Никто не найдет.
– Еще гранаты не хватало!
– Не нервничай так, Мурат, все хорошо будет.
– Поехали бы как прошлый раз.
– Туда лучше не соваться. Мало ли…
Ухаб – их сильно швырнуло.
– Помнишь, тот фермер…
– Ему можно доверять.
– Да, но это сейчас. А завтра? Что, если он все же настучит? Он видел и меня и тебя!
– У тебя паранойя, брат.
– Да, потому-то я до сих пор жив…
Машину снова тряхнуло, потом еще раз.
– Ну вот. Видишь тот экскаватор? Почти приехали.
Двое – это были обычные парни, не слишком-то умные – были просто пушечным мясом в отрядах турецких неонацистов. Они родились недалеко отсюда, в нищей горной деревушке, где кое-какие семьи еще топили свои плиты дровами. А кто не дровами – тот дорогим привозным газом из баллона. Они не имели полного среднего образования, и слово «честь» для них было не пустым звуком.
Старшего звали Зеки. Когда ему было шесть лет, он видел, как его отец казнил старшую сестру. Ее вина была в том, что кто-то увидел ее с парнем, а деревенская молва доделала все остальное. Отец вывел ее на двор и повесил, а потом сказал, что она сама покончила с собой. Зеки все видел, но полиции ничего не сказал, а если бы и сказал, то это ничего бы не изменило, потому что полицейские из города были родом из этих же мест и считали убийства чести хорошим делом. В пятнадцать лет Зеки и сам совершил убийство по приказу главы клана – застрелил журналиста из Стамбула, который всюду совал свой нос и, как поговаривали, был еще и курд. Он считал, что поступил правильно и отец тоже поступил правильно. Как можно жить без чести? А курдов по-любому надо убивать.
