Греки сразу пошли в атаку, играя скорее на кураже, чем на классе, – русские вынуждены были отступить, огрызаясь контратаками. На тридцать первой минуте прострел греков справа завершился выходом к воротам… гол!
Стадион взревел. Ноль – один!
Получив мяч, русские перешли в атаку, на тридцать третьей минуте им удалось выйти к чужим воротам. Удар… мяч отлетает, но второй русский переправляет его в сетку через уже лежащего вратаря.
Один – один!
Стадион буквально взбесился. Только что заработанное преимущество уплывало на глазах.
Греки стали играть грубее. Судья дважды не увидел серьезных нарушений правил – за оба можно было назначить штрафной. Но не назначил. Потом еще один. Он уже понял, что футбол здесь больше чем футбол. И ему хотелось уехать из города.
Живым и неизбитым.
На перерыв ушли при счете 1:1.
Раздевалку русских охраняла полиция, но игроки понимали, что в случае чего это не спасет. Они привыкли к вялому течению российской футбольной жизни, и то, что было здесь, было для них неожиданным и опасным.
В раздевалку зашел один из менеджеров, позвал капитана жестом. Отошли.
– Вить…
– Ну.
– Мне только что отзвонили…
…
– Сказали, что если не сольем – живыми не уедем.
– Чо, прямо так?
– Прямо так.
– А откуда они твой телефон знают?
– Ну…
Это и так было понятно – он и дал. Чтобы была возможность условиться о договорном матче. Салоники был соперником проходным, проще было заплатить.
Но в ответ он услышал вот что.
Капитан «Спартака» Виктор Громов думал, что делать. Он был не первый день в российском футболе. И не первый год. И что такое договорной матч – прекрасно знал. Потому что в России с этим по факту не боролись. Не было прецедентов, миллионных штрафов, когда команды первой лиги в наказание ссылают в третью.
Но им всегда предлагали деньги. Такое, чтобы «сливайте матч, а то убьем», – никогда не звучало. Даже на Кавказе такого не было. Кавказ Кавказом, но правила игры он все же выучил и им следовал. Все куплю – сказало злато.
А тут правила устанавливали свои.
У Виктора Громова, как и у всех игроков, были семьи. Красивая жена. Дорогой джип или седан. Миллионная зарплата.
И вот те, кому глубоко на… ать на правила и у кого ничего из этого нет, предлагают – руки вверх, а то убьем. Им плевать на деньги, у них их нет. Они – сила.
Все возьму, сказал булат.
Что делать?
– Ладно. Я поговорю с пацанами.
– И что им скажешь?
Громов посмотрел на менеджера, но ничего не ответил и пошел в раздевалку. Менеджер пошел на тренерскую скамейку. Он был не святым и считал футбол чем-то вроде бизнеса, но сейчас ему было стыдно.
И страшно.
– Пацаны…
Игроки смотрели на своего капитана. Он смотрел на них.
Потом Дмитрий Рашкиев, полузащитник, спросил:
– Сколько?
– Жизнь. Сказали, выиграем – живыми отсюда не уедем.
Все замолчали. Только каждый ощутил всю тяжесть того, что сейчас вверху. Бетон, трибуны…
«Болелы» местные.
И свои – которых совсем немного. Но они есть.
Русский футбол был грязен. Даже очень грязен. И продажен. Даже топовые команды участвовали в договорняках.
Но сейчас все понимали, что это не договорняк. И дело не в том, что не платят. Им просто предлагают сдаться.
А сдался на футбольном поле – завтра, на поле боя, тоже сдашься? А что? Зато не убьют, может, даже не ограбят…
Второй тайм начался с нового натиска греков. Такое – два тайма отыграть, как пять минут, – навевает мысли о допинге, но на допинг проверяли только русскую команду. К тому же свои стены – это тоже допинг.
Новый проход… штанга!
На пятидесятой минуте греки проломились числом – просто снесли защитников – два один. Судья предпочел опасную игру не заметить.
Дальше началась вязкая игра, которую прервал долгожданный свисток судьи.
Штрафной! В ворота греков!
Видимо, судья посчитал, что дальше ничего не видеть уже нельзя.
Капитан «Спартака» подошел на точку, тщательно поставил мяч. Трибуны бесились, с них летели файеры… какие-то бумаги. Все было на грани остановки матча. Но судьи не останавливали – понимали, что если остановят, то «болелы» хлынут на поле.
Он почти физически ощутил, как его ненавидят трибуны.
Это казалось как… тьма. Да, как тьма – за прожекторами.
Ревущая тьма.
Он вспомнил жену. Вспомнил, что надо платить ипотеку за новую квартиру. Что надо платить сыну за британскую школу.
И подумал… а какого черта.
Удар… гол!
Он понял, что гол, не видя этого, – стадион на миг просто замолк. И тишина эта после тысячеголосого рева была совершенно оглушающей, как будто звук вырубили у телевизора.
Потом он увидел поднимающегося вратаря без мяча…
Потом стадион охнул, как один человек.
Потом он вскинул в победном жесте руку.
А потом стадион заорал…
На последних секундах матча Громов забил еще один.
Три – два.
Вся полиция города стянулась к стадиону, но этого было мало, да и полиция не слишком-то жаждала встать на пути разъяренной толпы. Русские футболисты уехали в сопровождении полиции, и в автобус вошли несколько полицейских с оружием на всякий случай. Но теперь надо было еще вывести русских болельщиков…
– Бей, убивай! – Микис, студент богословского, будущий священник, стянул бандану, которую можно и на голову повязать, и рану перевязать, и лицо скрыть, и вот как сейчас. По рядам передавали камни, он взял один, раскрутил как пращой – раз! Камень полетел.
Про то, что на той стороне тоже люди и тоже православные, – Микис не думал. Греки вообще на удивление плохо относились к России.
– Давай! Становись!
Студенты и болельщики встали в колонну, чтобы попытаться проломить стену полицейских.
– Пошли!
Колонна врезалась в полицейское заграждение, замелькали дубинки.
Бах! – ухнуло где-то в стороне, и тут же еще раз – бах!
Из ружья стреляют…
– Бутылки где?!
– Жги!
Кто-то вжикнул молнией сумки, на свет божий появились бутылки с коктейлем Молотова…
Полыхнуло яркое, мятущееся пламя, кто-то заорал…
