Никита. Можно я с вами посижу?
Анна. А, месье Лебрен с порядочными глазами. Садитесь.
Никита (садится рядом с Анной). Вы давно познакомились с Евой Сергеевной?
Анна. Жизнь назад. А почему вы спрашиваете? Вы же слышали наш с Верой разговор?
Никита. Слышал. (После паузы.) Когда не знаешь, как начать утешать, всегда начинаешь с нелепого вопроса.
Анна. Нелепый вопрос, нелепое желание. И как же вы хотите меня утешать?
Никита. Не знаю.
Анна. Придумайте что-нибудь. Мне кажется, дом мой – плот, на этом плоту я одна, и этот плот тонет… Плохи мои дела, я заговорила стихами.
Никита. Нет, всё не так. Просто мы очень поспешно живём, а смерть, когда она рядом, заставляет остановиться, оглядеться…
Анна (перебивает).…Погрузиться в себя (с усмешкой) и посмотреть, что там на дне души – ил или чистый песочек. На дне моей души нет ничего. Пустота.
Никита. Это смерть – пустота, а жизнь всегда чем-то наполнена.
Анна. Нет, вы не умеете утешать. (Встаёт, идёт в холл.)
Никита (идёт вслед за Анной, останавливает её). Я хотел сказать, что вы можете располагать мной безраздельно.
Анна (вдруг вскрикивает испуганно). Мне кажется, что она всё ещё сидит вон там, в кресле…
И действительно, мы видим сидящую в кресле Еву, вернее, её мысленный образ. Она сидит вполоборота к Анне и внимательно смотрит в тёмный камин.
Никита (оборачивается). Там никого нет.
Анна (лихорадочно). Я понимаю, откуда ей там взяться? Они умерли оба – мой муж и его жена. И знаете, определение «первая» смело можно опустить. Она всегда была его женой, а я – так… кем-то рядом.
Никита. Вы мать его сына.
Анна. Да, да, в этом всё дело. Не будь Димки, он никогда не оставил бы Еву. Это было так давно. Представьте, я студентка первого курса, семнадцать лет, ума никакого, но всего хочется. Отношение к жизни самое восторженное. А он – мой учитель, умница, профессор, и красив к тому же. Много старше меня, да… Ну и что? Мазепе было шестьдесят. (Её бьёт дрожь.)
Никита. А знаете что? У меня коньяк есть. Хотите выпить?
Анна. Хочу. (Садится за стол.)
Никита достаёт из шкафа коньяк, рюмки, наливает Анне, она сразу выпивает. Никита садится рядом с Анной. Сидящая в кресле Ева поворачивается и внимательно смотрит на них.
Анна. Спасибо, я, кажется, согрелась. Ну вот, значит… (Усмехается.) Он красавец-умница, я опомниться не успела, и уже жду ребёнка. А у них с Евой детей не было.
Ева кивает головой – мол, так всё и было.
Анна. Дайте ещё коньяку. С Евой до этого погружения я виделась всего один раз в жизни. Ещё Димка не родился, но жила я уже вместе с Ефимом. Когда они разъехались, он купил Еве однокомнатную квартиру. С матерью они уже потом съехались.
Ева. Через пять лет. (Ева говорит как бы сама с собой, ни Анна, ни Никита её не слышат.)
Анна. О чём я? Она пришла ко мне, когда Ефима дома не было. Никаких сцен, выяснения отношений… только одна фраза. Она долго, внимательно на меня смотрела, а потом сказала: «Вы, девочка, далеко пойдёте». В плохом смысле сказала, понимаете? И ошиблась. Я никуда не пошла. Просто работала, воспитывала сына. Характер у мужа был трудный. Он всегда болел, а я, как на грех, была всегда здорова.
Никита. Вы самая лучшая женщина на свете.
Анна. Я никакая, месье Лебрен. Все эти годы я жила чужой жизнью и не задумывалась об этом. О таких вещах всегда думать недосуг. Вот только сейчас времени достаточно. (После паузы.) Первые годы я подчинялась мужу во всём. Он учил меня, как воспитывать Димку, какие книги читать, что думать по поводу этих книг. Потом стали ссориться. Мне казалось, что он отказывает мне… в уважении. Теперь-то я понимаю: он мало делал различия между мной и Димкой, мы оба были его детьми.
Никита. Это не так уж плохо.
Анна. Это невыносимо. Ева не пришла на похороны. Сейчас знаете как хоронят? Слева первая жена, справа – вторая, у изголовья – третья. И все друг на друга волком. На кладбище я вспомнила Еву, но решила, что она сознательно не пришла, чтобы избегнуть подобной ситуации.
Ева. Что вы? Я тогда в больнице с желтухой лежала.
Анна. Вчера она мне сказала, что попала на погружение случайно.
Ева. Совершенно случайно. Я знала только, что погружаться будем за городом. Захар такой бестолковый, ничего толком не объяснил. Поехали большой компанией. Уже на станции я насторожилась. А когда к посёлку подошли, у меня уже не было сомнений. Таких совпадений зря не бывает. Я пришла в свою молодость.
Анна. Клянусь, я её не узнала. А она меня узнала.
Ева. Ещё бы.
Анна. Мужественная женщина, в этом ей не откажешь. Пять дней – ни словом, ни жестом… А потом она пришла в мою комнату.
Никита. Я знаю, слышал. Вы о чём-то спорили.
Анна. Мы не спорили, мы говорили очень спокойно.
Никита. Вы-то спокойной не были.
Анна. А как мне было не волноваться, если она спросила про завещание?
Ева. Не в завещании дело. Просто меня удивило, насколько вы не знаете своего покойного мужа.
Анна. Странно, что это было только вчера вечером. Московская квартира – это склад рукописей, во всех комнатах стеллажи от пола до потолка и запах, как в архиве, – нежилой. Мне надо было перебрать тонны пыльной бумаги по листочку. Бессмысленное занятие! Ночью я позвонила Еве. Тогда я ещё не нашла писем, тогда я ещё её жалела, – не себя.
Никита. Так это был ваш звонок. А мы голову ломали – кто бы это мог быть так поздно?
Анна. Трубку взял Алексей. Мне не хотелось называть себя. Я сказала Еве, что не нашла никакого завещания. И ещё я ей сказала: «Ева Сергеевна, что нам теперь делить?»
Никита. Она всё поняла, уверяю вас. Я видел её лицо в тот момент.
Анна (не слыша его). А потом я нашла письма. Огромный пакет из-под фотобумаги, плотно набитый. Я вовсе не собиралась их читать. Кому они нужны, старые письма? Не старые, слышите, не старые. Они переписывались все эти двадцать лет. Дайте ещё коньяку.
Никита. Больше не надо.
Анна (словно не замечая его отказа). Евины письма… Из Паланги, из Риги, из Ессентуков, из какой-то деревни под Вологдой.
