Лысов. Он же не работает. Я ещё вчера пытался по нему позвонить. Глухо.
Алексей. Видимо, он был отключён.
Захар. Кто бы это мог быть? Двенадцать часов ночи.
Телефон продолжает звонить.
Алексей. Ну надо же подойти. (Берёт трубку.) Да, да… Одну минутку. Ева Сергеевна Гофф. Понял.
Ева. Это меня. (Берёт трубку). Да, да… Я так и думала. Ну что вы? А вообще-то всё к лучшему… (Умолкает, прижимает трубку к груди и стоит так, задумавшись. Все смотрят на неё напряжённо.)
Алексей. Что-нибудь неприятное?
Ева. Простите. (Очнувшись, кладёт трубку на рычаг.) Я устала. Пойду лягу. Спокойной ночи. Дашенька, пойдём.
Ева идёт на второй этаж, недовольная Даша бредёт за ней. Все озабоченно молчат. Ночной звонок чем-то озадачил и огорчил всех, но вечер пущен, хмель в голове, настроение у всех приподнятое.
Никита. Кто ей мог позвонить? То есть я хочу сказать – что это за дела такие, с которыми до утра нельзя подождать?
Лысов. Мало ли кто может позвонить знаменитой писательнице? Из Америки, например, у нихтам сейчас утро.
Вера. Не надо так шутить. У неё было такое грустное лицо.
Даша спускается вниз по лестнице.
Елена. Ну что?
Даша. Выпила лекарство и легла.
Вера. Ну, мадам-месье, спать пойдём?
Даша. А гадать? Месье Мартен… сейчас в Париже все гадают.
Никита. В Париже сочельник двадцать четвёртого декабря.
Алексей. А подмосковный Париж гадает сегодня.
Захар. «Татьяна любопытным взором на воск потопленный глядит, он чудно вылитым узором ей что-то чудное сулит».
Даша. Не обязательно воск, можно и стеарином капать. Или бумагу жечь, а потом от пепла делать тени на стене.
Алексей. Пошли на кухню. Там наверняка есть свечи.
Даша и Алексей уходят.
Захар. Ещё можно обручальные кольца в воду бросать. У кого есть обручальное кольцо? (Вера разводит руками, Никита отрицательно качает головой.) Хорошо бы петуха принести, да где его взять?
Захар уходит на кухню вслед за Дашей и Алексеем.
Лысов (Елене). Может, нам тоже погадать?
Елена. К сожалению, у нас всё отгадано. Или ты что-то можешь изменить?
Лысов и Елена уходят. Вера сидит за столом, Никита стоит у камина.
Никита. Я хотел спросить у вас одну вещь, вернее, две.
Вера. А может, три?
Никита. Я хотел спросить у вас про Анну Кирилловну.
Вера. О! Мадам для вас уже Анна Кирилловна. Зря времени не теряете. Ещё что вы узнали, пока опаздывали на электричку?
Никита. Ничего я не узнал. Она была чем-то взволнована или огорчена. Какие дела погнали её в город? Ещё утром никаких дел не было. При этом дурацком погружении ничего толком не спросишь. Все как дети, честное слово.
Вера. А что бы вы хотели спросить толком?
Никита. Она замужем?
Вера. Спросите это у неё. При чём здесь я?
Никита. Я спросил. Она улыбнулась. Сказала, что у меня плохой прононс, и велела произнести эту фразу по-французски.
Вера. Ладно. Вам я скажу, хотя мы погрузились, вернее, нагрузились. (Показывает, что пьяна.) Мадам вдова. Она летом мужа похоронила! О покойном ничего, кроме хорошего, но вздорный был старик.
Никита. Старик?
Вера. Он старше неё лет на двадцать, может быть, и того больше. Она с ним хлебнула.
Никита. Вы давно её знаете?
Вера. А с чего вы решили, что я её знаю? Может быть, я всё придумала?
Никита. Но ведь видно, что у вас с Анной Кирилловной какие-то свои отношения.
Вера. Наблюдательный. Я знаю Аню десять лет или около того. Мы работали с ней вместе, только в разных отделах. С вашего позволения, я редактор (раскланивается), а она сидела на переводах. Потом уволилась. Виделись мы редко, чаще перезванивались, всегда только по делу. Особой близости у нас никогда не было.
Никита. А кем был муж Анны Кирилловны?
Вера. Профессор всевозможных наук и прочая, прочая… Какая-то шишка. Зачем я вам это говорю, канадец Лебрен? Сознаюсь, я люблю Канаду. Кленовые листья, озёра… Ваша сборная неплохо играет в хоккей. Ещё третьего дня я хотела сказать вам «да», но вы так откровенно волочились за мадам…
Никита. И вовсе я не волочился. (Потом озабоченно.) А вы думаете, она заметила?
Вера. Не знаю. Одно скажу: любая женщина была бы польщена вашими ухаживаниями. Вы обладаете набором самых дефицитных свойств характера. Вы сдержаны, молчаливы, вас не сжирает этакая – знаете? – постоянная мелочная озабоченность. В вас есть что-то мужское. Сейчас это большая редкость.
Никита (хмуро). Отчего умер муж Анны Кирилловны?
Вера. Ах ты, боже мой, откуда я знаю? Я его и не видела никогда. Давайте лучше танцевать. Мы в Париже, чёрт побери!
Никита. Музыка может разбудить мадам Декер.
Вера ставит на проигрыватель пластинку, звучит тихая, нежная мелодия. Входят Даша, Алексей и Захар.
Даша. Мы сейчас гадали, и получилась птица. Так ясно видно! Ну, тень, понимаете? Сидит птица со сложенными крыльями. Вы не знает, что это может означать?
Вера. Какая птица?
Захар. По-моему, орёл.
Даша. Ну какой же это орёл? У орла нос загнутый. А у этой – вот так, торчком.
Вера. Значит, дятел.
Алексей. Это была птица Гамаюн. Она вам надежду подаёт.
Вера. Поделим эту птицу на всех, и всем она будет к надежде.
Захар. Человек создан для надежды, как птица для полёта.
Вера. Человек создан для счастья, человек создан для надежды… Что вы пошлость говорите? Давайте лучше танцевать. У нас не погружение, у нас вознесение. Полетаем тихонечко на цыпочках, вот так… (Танцует.)
Картина пятая
Тот же холл ранним утром на следующий день. За окном тусклое небо, в комнате полумрак. За столом завтракают Даша, Алексей, Никита, Захар. Вера хозяйничает – разливает чай и кофе. В свою комнату из коридора проходит Лысов с полотенцем на плече.
