– Вот и сидите у себя в городе. Нечего вам у нас в совхозе делать.
– Это городским-то у вас нечего делать? – едко спросил Максим. – То-то я каждый год по осеннему призыву в колхоз езжу.
Директор словно нехотя прошёлся взглядом по фигуре Максима, но в глаза ему не посмотрел, а опять уставился в неведомые дали со скучным и усталым выражением лица.
– Да что с вами говорить-то? – вскричал Пасюков. Он изнывал от бестолкового разговора, душа его изнывала и жаждала немедленных действий. – Что им объяснять-то, когда они простого языка не понимают? Нельзя им у нас сад сажать! Это земля наша, колхозная. Кровью-потом политая. Налетели тунеядцы на готовенькое!
– Тунеядцы?! – взорвалась Мария. До сих пор она молчала и только внимательно смотрела на мужа, даже губами шевелила, словно пытаясь подсказать ему нужный ответ, но, видя, что он в полной растерянности, не выдержала, сама вмешалась в разговор. – Как вы смеете с нами так разговаривать?! Я хирург, – она подняла руки и растопырила пальцы, встряхнула ими перед лицом директора. – Вот этими самыми руками…
Мария хотела рассказать: сразу после симпозиума в Венгрии она вместе со своим отделом ездила на картошку. Никто в институте не настаивал, чтобы ехала именно она. «У вас маленький ребёнок, мы понимаем…» Но именно эта профкомовская формулировка – «маленький ребёнок» – задела настолько, что она крепко поругалась с профоргом, мягким и безответным человеком. «Разве в этом дело? При чём мой сын? Я хирург. Мне даны руки совсем для других целей. Но если вы настаиваете… Кроме того, у меня и так почти всех сестёр забрали».
Ехать надо было всего на два дня, не стоило об этом и помнить, да и поездка была отличная, но по неумению или беспечности Мария поранила палец и на полмесяца была отставлена от операций. И теперь она мучительно искала слова, – как бы покороче и подоходчивей объяснить, что она делала в колхозе этими самыми руками, но вдруг осеклась… Она почувствовала, что любые её объяснения директор не захочет понять, он её просто не услышит.
– Пусть столбы выроют, – шептал Пасюков, – саженцы – чёрт с ними, они и так засохнут.
– Так вы не дадите нам участок под огород? – упорствовал Балашов. – Куда же нам семена деть?
– По ветру развейте! – директор круто развернулся и, тяжело ступая, пошёл к своему дому.
Из-за палисадника ему навстречу выпорхнула Инна с мольбертом через плечо и акварельной кистью в руках. Она была так элегантна, беспечна и улыбчива, что директор на минуту замедлил шаги, посмотрел на неё с сожалением и тоской, как на дёрн с маргаритками – вот, мол, штучка городская, бездельница, – и, чуть повернув голову к Балашову, бросил, как говорится, под занавес:
– Если вы к новому году этот сруб не уберёте, то я бульдозеры пригоню и спихну его с угора в реку. И можете на меня жаловаться. Я законы знаю.
– Мама, что такое сруб? – спросил Тимка.
Старуха Шутова отлепилась от плетня, подошла ближе. Тёмное лицо её было глухо, как захлопнувшийся шкаф.
– Грубиян. Он со всеми такой… Вам надо было во соседнем Бутове дом купить. Там председатель колхоза – мой внучек. Да там и покупать не надо. Полно пустых изб. Большая деревня, а жить некому.
– Бабушка, может, вы семена возьмёте? Мы их столько накупили. Жалко, если пропадут. Тимка, принеси коричневую сумку. Она на окне лежит, – обратилась Мария к сыну.
Старуха брала каждый пакетик на ладонь, далеко отставляла и читала по складам: «Ре-дис… Не сажала, – улыбнулась беззубым ртом и спрятала пакетик в карман передника. – Ре-вень… Это что за овощ такая? Салат. Не сажала. Ре-па… Брошу в землю. Вырастет».
– Что делать будем, шеф? – обратился Максим к Балашову.
– Да ничего они нам не сделают, – вмешалась в разговор Мария. – В нашем доме тётка Козининой прописана.
– Прописка – это святое, – согласился Максим. – Видно, директор Володя этого не знал. Иначе он бы с нами иначе разговаривал.
Балашов уже вышел из шокового состояния, и потому был задумчив и тих:
– Да, шумно живёт деревня. Я и не знал, – в этой его задумчивости проглядывала не озабоченность, а что-то горестное. А он просто осмысливал бестолковую ругань Пасюкова и ту единственно понятную фразу директора: «У меня рук не хватает…» В этой фразе угадывалась не только жалоба на отсутствие рабочей силы, а большая запарка в работе, и злость, и усталость, и какие-то неведомые, почти непреодолимые преграды, которые строптивый директор не захотел объяснять горожанам. – Их можно понять, – добавил Балашов.
– Я никогда не могла понять хамства! – отрезала Мария. – Этот твой Пасюков…
– Что Пасюков? У него восемь человек детей. Он на этом угоре всю жизнь провёл, – и опять в тоне Балашова прозвучала печаль. Мол, коли человек восьмерых родил и вырастил, то не нам его судить.
– Что делать будем? – повторил Максим.
– А что делать? Дом-то куплен, – вмешалась в разговор Инна. – Выпить вам надо с директором. Николай Петрович пусть лекцию в клубе прочитает, а я портрет директора нарисую.
– А я у них в деревне медь найду, – в тон жене добавил Максим. – Или что-нибудь такое же полезное для хозяйства.
– Вы думаете? – доверчиво улыбнулся Балашов. – И чёрт с ним, с забором. Пошли в шутовский сад сливы выкапывать.
Погружение
Пьeca-детектив времён Андропова
Действующие лица
Ева Сергеевна Гофф, немолодая дама при изучении французского языка.
Жермена Лекер, писательница.
Елена Петровна Зотова, она же Иветт Рикет, архитектор.
Вера Евгеньевна Гошева, она же Жанна Дюпон, социолог из руана.
Даша Прошкина, 15 лет, она же Клодин Рено, машинистка.
Алексей Слухов, он же Ален Мартен, преподаватель и художник-абстракционист.
Захар Иванович Кошко, он же Поль Рошфор, лётчик из Бордо.
Виктор Прохорович Лысов, он же Леон Рикет, директор завода и муж мадам Иветт.
Никита Бурцев, он же канадец Лебрен.
Анна Кирилловна Кривицкая, она же «мадам» – учитель французского языка.
Прошкина, мать Даши.
Милиционер.
Следователь Перцев.
Врач Воронцова.
Арина Романовна, сторожиха с соседней дачи.
Действие первое
Картина первая
Подмосковная уютная дача: большой холл, слева дверь, ведущая в коридор, а оттуда в кухню и прочие комнаты, справа прихожая и лестница на второй этаж, под лестницей маленький закуток с кушеткой, словно нарочно придуманный для задушевных бесед. В центре холла длинный стол с лавками, у камина кресло, большой старинный буфет с посудой. Большое зеркало на стене украшено еловыми ветками с игрушками; видно, что совсем недавно отпраздновали Новый год.
