Никсов к проблемам пола и возраста относился проще. Видимо, он не видел никакого ущерба для себя в разговоре с Вероникой, а потому сказал вполне доброжелательно:
– Если это тот самый пистолет, из которого стреляли в Льва Леонидовича, то могу поделиться его историей.
– Ишь ты, – проворчал Зыкин. – Докопались, значит. Да если б у меня гильза была, я бы ещё не до того докопался.
Мужчина обменялись быстрыми взглядами. Никсов безмолвно заметил: «Пить надо меньше, оперуполномоченный. Тогда и поспел бы к месту преступления». А Зыкин так же безмолвно отвечал: «А тебе какое дело, хлыщ московский!..» (дальше непереводимая игра слов).
– Мальчики, перестаньте препираться! Почему убийца не мог больше воспользоваться пистолетом?
Слово опять взял Зыкин:
– Самый распространённый недостаток «ТТ» в том, что на третьем или на четвёртом выстреле пуля может застрять в затворной раме. Поэтому этот пистолет и снят с производства.
Дальше руки опера произвели изящное, быстрое движение: вначале он вынул обойму, потом снял верхнюю раму, из-за чего обнажилась белая пружина, безобидная, как в безмене.
– Диагноз точен, – сказал Зыкин, красуясь перед Вероникой. – Пуля застряла в затворной раме, и пистолет дал осечку. Хозяин пистолета – непрофессионал. Может быть, он даже в армии не служил, если у него не хватило ума разобрать пистолет.
Вероника смотрела на оружие заворожённо. Опер высыпал перед ней пули – семь штук. Они разлеглись веером – тяжёленькие, на каждой аккуратный алый ободок, не пластмасса дешёвая, а подлинное, вечное! Вероника и не подозревала в себе такого подобострастного уважения к оружию. Пули были нарядными и харизматическими, как чётки. Их так и тянуло перебирать.
– Может, расскажете о ваших успехах в Москве? – спросил опер Никсова – неторопливо, с достоинством. – Что вам удалось выяснить?
– Со временем я расскажу вам об этом во всех подробностях, а сейчас я связан служебной тайной. К счастью, мне удалось доказать, что подозреваемый невиновен.
– Стоило из-за этого заниматься сыском! – усмехнулся Зыкин. – И кто же его подозревал, этого самого – невиновного?
– Клиент. То есть Лев Леонидович. Я должен был отработать все версии. Но не об этом сейчас нужно говорить, Валера, – добавил Никсов примирительно. – Нам вот что нужно понять. Веронике Викторовне удалось заглянуть внутрь событий. Насколько я понимаю, она перевернула всё с ног на голову. Мы искали совсем не то и не там.
– Я не знаю, что вы искали и где, – Зыкин постарался впрыснуть в свои слова всё скопившееся ехидство, – но я уже нашёл. Осталось только руку протянуть и схватить убийцу за шиворот. Да и улик следует поднабрать, чтобы он ни от чего отпереться не смог.
– Поздравляю. Вы знаете имя убийцы?
– Об имени разговор пойдёт дальше. Пока это только догадка. Самое главное – нет мотива преступления. Эти Флоровы помощники мне сразу были подозрительны. Один говорит – у меня паспорт на прописке в Москве, вот, мол, членский билет союза. А у второго вообще никакой бумаги. Мои документы, говорит, в ОВИРе, я себе заграничный паспорт оформляю. За тем, де, и в Москву ездил. А я точно установил – врёт! Он к Соньке-медичке на велосипеде ездит. Любовь у них. Для всех он в Москву уехал, а он тут, рядом. Сделает в Стане чёрное дело и бегом на реку. А на той стороне в кустах – велосипед. Правда, ночью на велосипеде трудно ехать по узкой лесной тропочке.
– Нашли кому сочувствовать, – Вероника оторвалась от игры с пулями.
– Одного не могу понять – зачем ему всё это надо? Шульгина убил, в господина Шелихова стрелял. Можно предположить, что его наняли. Но таких лопухов в киллеры не берут!
– Сколько пуль в «ТТ»? – спросила вдруг Вероника.
– Восемь, а что?
– Можно я на курок нажму?
Она щёлкнула курком, вслушалась, потом опять щёлкнула…
– Я поняла, где у него произошла осечка. Я помню этот звук. В прищепках ведь тоже есть пружина.
Зыкин обиженно вернул патроны в обойму, собрал пистолет. Вот и показывай старухам боевое оружие. Плетут невесть что!
– Он спрятал пистолет за негодностью, но не оставил своей затеи, – продолжала Вероника, обращаясь к Никсову. – Я вам говорила, он подпилил бревно в свинарнике. Если бы кот не вырвался наружу сам, а Маша не упала раньше времени, подпиленное бревно ударило бы ей прямо по лбу – верная смерть!
Зыкин смотрел на Веронику, как на сумасшедшую.
– И сейчас он попробует ещё раз. Благо у него свой человек в больнице… Вставайте! – уже кричала Вероника. – Мы должны немедленно ехать спасать Машу! – и, повернувшись к Зыкину, глядя в его чистые удивлённые глаза, она проорала на той же ноте: – Что вы на меня уставились? Неужели вы до сих пор не поняли, что вся эта охота велась на Машу, а ваш олигарх, над которым вы все здесь трясётесь – пятая нога у коровы, и не более того?
32
Он ненавидел эту женщину. Она отняла у него детство, отрочество, юность, счастье, надежду – она отняла у него отца. Правда, надо сознаться, что образ конкретного отца в сознании был мутен. Он его совершенно не помнил, и если бы не мать, вообще бы без него обошёлся. Но мать, добросовестная жрица на алтаре разрушенной семьи, создала миф и на протяжении всей жизни украшала его всё новыми и новыми подробностями.
Уже став взрослым, он заподозрил, что картины раннего детства, разукрашенные присутствием отца, были чистым сочинительством, наивным пересказом деталей, подсмотренных на телеэкране. Вот отец – большой и прекрасный – берёт ребёнка на руки, подбрасывает высоко к потолку и ловит его сильными руками, оба хохочут. Или – отец сажает его перед собой на мотоцикл, и они мчатся по лесной дороге, в глазах – счастье. Где он – мотоцикл? У них с матерью сроду не было никакого мотоцикла. Или – они вдвоём, отец и сын, взявшись за руки, бредут по кромке моря и беседуют о чём-то важном. О чём они могли беседовать, если отец бросил сына, когда тому было два года?
Мифический отец не имел ничего общего с узкоплечим и, кажется, застенчивым человеком, чей образ предъявляли старые чёрно-белые фотографии. Таким он его и любил. Да что говорить, человеку трудно без отца и в два года, и в тридцать два.
Он рос болезненным, впечатлительным и скрытным мальчиком. Мать вынуждена была в неполных три года отдать его в детский сад. Но ходил он туда редко – то ветрянка, то корь, а уж простудам вообще не было счёта. Мать не знала, что сын тайком ест снег – даже летом его можно найти в холодильнике. Пусть болит горло, главное – не ходить в детский сад. Туда за всеми детьми приходит отцы, и только он – второсортный, безотцовщина. Это было неправдой, почти треть детсадовских детей имела ополовиненные семьи, но, видно, другие дети так подробно не всматриваются в жизнь.
Отец оформил алименты, как и полагалось по советским законам. Смехотворная сумма больше раздражала мать, чем радовала. Но через два года и этот ручеёк пресёкся. Мать была совершенно искренне уверена, что «та женщина» свела отца в могилу. Как? Много есть вариантов, – например, отравила. Со временем мать совершенно поверила в свою придумку и иногда искренне горевала, что не поехала своевременно в Москву, чтобы «вывести Марью на чистую воду».
