Собственно, я только успел встать на крыльце, потянуться, как всё и началось…
– Ты заставляешь себя ждать, мой мальчик, – мелодично произнесла Якутянка, материализуясь из небольшого завихрения снежной пыли прямо в центре двора, как всегда роскошно одетая и сияющая алмазами. – Как я понимаю, ты прочёл послание и, надеюсь, понял его смысл?
– Если речь о вашем завуалированном месседже, то да.
– Дошёл своим умом?
– Увы, нет. Марта помогла.
– Милая девочка, хоть слегка легкомысленна, – капризно покривила губки черноволосая гостья. – Или не слегка? Или, быть может, даже не легкомысленна, а туповата? Безоглядно влюбиться в бесогона – это, знаешь ли, чревато многими сложностями…
В ответ на её слова воздух на секунду замер, превратившись в подобие горного хрусталя, звонкого и пуленепробиваемого. Худощавый, ухоженный ангел-метросексуал в длинном сером плаще возник в противоположном конце двора. Вот только его мне тут и не хватало.
А может, пусть будет? Может, не так всё и страшно? Если присмотреться, то теперь все мы образовывали неравносторонний треугольник, и, наверное, дальше будет веселее. В конце концов, не убивать же они меня сюда пришли. Тем более что я чувствовал привычно успокаивающую тяжесть револьвера в кармане тулупа.
Хотя и, по совести, прекрасно отдавал себе отчёт в том, что вряд ли он мне понадобится, а если и да, то всё равно мало чем поможет. Разве самому застрелиться? Нет, посмотрим, что дальше. Итак, кто начинает? Вопреки правилам этикета начал Дезмо.
– Отойди от него, гнусное исчадие ада, – потребовал он, сохраняя максимально постное лицо.
– Твой ревнивый любовник? – подмигнула мне Якутянка.
– Думаю, мы все тут в курсе, кто есть кто, кому и зачем, – иезуитски ловко выкрутился я, стараясь более не вмешиваться в их яркую и насыщенную беседу.
Ну как беседу? Скорее это был базарный спор двух горячих ростовских торговок салом, если, конечно, допустить у обеих по три высших образования и наличие некой дипломатической культуры.
– Тебе не место в мире людей. Возвращайся туда, откуда пришла!
– Чисто с физиологической точки зрения все мы вышли из одних ворот, одного ущелья, одной пещеры, чтобы увидеть свет в начале жизни и идти за ним до конца тоннеля.
– Ты сейчас же уберёшься отсюда!
– Я пришла не к тебе, прими это как данность. Ты слишком скучен как мужчина, ни опыта, ни фантазии, фи-и…
– Ты не представляешь, что я способен сделать с тобой!
– Ах, хочешь об этом поговорить, шалунишка? Давай! Я опускаю взгляд, медленно облизываю губы, расстёгиваю верхнюю пуговицу и слегка распахиваю полы шубы так, чтобы ты понял, что я не ношу белья, а потом…
– Шлюха! Гулящая девка! Грязная тварь!
– О да-а! Да, ещё, ещё! И не забудь меня отшлёпать, я же такая плохая девочка-а, ай-ай-ай…
На какой-то момент мне показалось моё же присутствие лишним в этом этюде страстей. Я даже попробовал незаметно пятиться к двери, не дожидаясь начала буйной оргии двух взаимно притягивающихся противоположностей прямо у нас перед крыльцом, но в поясницу мне жёстко толкнулся нос любопытного добермана.
– Ты меня бросил. Сам пошёл гулять, а меня не взял. Ты мои столбики метишь, что ли? Тогда нет тебе лапки.
Я не стал напоминать ему о его же мелком предательстве, когда он поменял нашу мужскую дружбу на женские обещания покупки модных джинсов, цепочек и очков, а молча отступил в сторону, открывая ему обзор. Гесс изумлённо охнул, сел на хвост, но тут же вскочил, приняв героическую позу царя Леонида в Фермопильской битве. Типа это Спарта-а…
– Всем стоять, я всех кусь!
Если кто забыл, то я-то отлично помню, что у него были свои личные счёты к обеим сторонам. Ни высокомерный Дезмо, ни гордая Якутянка ни разу не попытались завязать добрые отношения с этим псом, а значит, проиграли ещё до драки. Он не будет держать условную сторону Света или гипотетическую сторону Тьмы, а просто поднакусает обоих.
И кстати, честно говоря, я последний, кто будет его за это осуждать. Но тем не менее появление Гесса вызвало у оппонентов единый вздох ярости или почтения:
– Собака дьявола…
– Тео, они опять меня обижают, – жалобно опустил острые ушки мой доберман.
Я успокаивающе потрепал его по холке, холодно взглянул на присутствующих и заметил:
– По-моему, вам пора.
– Ты отпустишь эту ведьму? – без тени раздражения уточнил Дезмо, мгновенно овладев собой. – Да у неё же руки по локоть в крови бесогонов. Ты знаешь, скольких она убила?
– Я никого не убиваю сама.
– Сколько убито при твоей помощи, дрянь?!
– Ну, допустим, немногим больше тысячи с момента функционирования Системы.
– Ты слышал, Фёдор Фролов? Убей же её!
Якутянка поправила алмазное ожерелье, попыталась беззаботно улыбнуться, но чёрный ангел вдруг распахнул вороньи крылья и собственноручно протянул мне своё же перо:
– Ты знаешь, на что оно способно.
В ту же секунду мертвенно-бледное лицо Якутянки побелело ещё больше. Казалось, от шока она не может даже сдвинуться с места, подняв ладони или голос в свою защиту. Я взял чёрное перо, длиною в мой локоть и острое, словно воронёный чеченский кинжал мастера Чиллы. Страшная вещь, между прочим…
– Убей её!
Я не пошевелился и не удостоил его ответом. Не ему мне приказывать, я не слуга.
– От оно и правильно, паря, – ворчливо раздалось за моей спиной. – Не думал от не гадал, что до такого-то дойдёт, но на всё воля Божья. Помолимся, что ль, а?
– Вздорный старик, – вновь и снова практически в один голос, как на репетиции, прошипели Дезмо и Якутянка, а потом так же синхронно исчезли с нашего двора. Всё!
– Что ж ты от за человек-то такой, Федька, – задумчиво поскрёб бороду отец Пафнутий, в кальсонах и рубахе, с большим крестом на груди, перебирая босыми ногами на ледяном крыльце. – От чего их всех к тебе так тянет-то, кто бы объяснил? Сумерки; не жизнь, сплошные сумерки…
Я демонстративно сунул второе чёрное перо за голенище высокого шнурованного сапога и беспомощно развёл руками. Батюшка покивал.
– Геську-то хоть выгулял?
– Не успел.
– Ну так гуляйте от, помогай вам Бог.
Мы с укутанным доберманом, не сговариваясь, поклонились в пояс.
Отец Пафнутий скрылся за дверью, я подтолкнул напарника во двор, а сам сел на холодном крылечке, там же, где и стоял. Виски слегка покалывало то ли от мороза, то ли от противоречивых впечатлений. Кажется, в художественной литературе это принято деликатно обозначать как «ситуация накалилась» или «сюжет вышел из-под контроля». Неразрешённые вопросы жгли мозг.
