Томас Пикетти из Парижской школы экономики, автор нашумевшего бестселлера “Капитал в XXI веке”
[75], и Эммануэль Саез из Беркли, крупнейшие в мире специалисты по оценке долгосрочных трендов неравенства, использовали данные об уплате подоходного налога, чтобы изучить динамику неравенства доходов в США
[76]. И оказалось, что, действительно, расслоение в Америке стремительно увеличивается. При этом сильнее всего неравенство растет не там, где проходит граница между средним классом и бедными, а внутри верхней части среднего класса. Доход 10 % самых богатых американцев (в 1998 году это те, чьи доходы превышали 81 тысячу долларов в год) – то есть как раз верхнего среднего класса, – вырос за тридцать лет, но большая часть прироста досталась одному верхнему проценту (230 тысяч долларов в год – это уже не средний класс), больше половины этого прироста досталось 0,1 % (790 тысяч), а больше половины доставшегося 0,1 % досталось 0,01 % (минимум 3,6 миллиона). В 1970 году доход 0,01 % самых богатых налогоплательщиков составлял 0,7 % общего дохода. Через тридцать лет доход той же доли стал в четыре раза больше – почти 3 % общего дохода. Иными словами, если в 1970 году самые богатые были в 70 раз богаче среднего, то в 1998-м – в 300 раз!
Интересно, что глобальный тренд в последние два десятилетия противоположен американскому: неравенство между странами снижается
[77]. Оно заметно снижается и внутри некоторых развитых стран
[78]. Впрочем, есть экономисты, которые считают, что у неравенства есть положительные стороны.
Суть проблемы
В Америке спор о причинах нынешнего увеличения неравенства носит довольно изощренный характер. Есть две основные гипотезы – грубо говоря, правая и левая. Большинство профессиональных экономистов не поддерживают ни одну из этих двух гипотез в чистом виде, разве что Пол Кругман, герой нобелевского урока в конце книги, занимает однозначную позицию. Левая гипотеза состоит в том, что резкий рост неравенства – оно вернулось практически к уровню 1920-х годов – связан прежде всего с уменьшением роли профсоюзов, ослаблением контроля над менеджментом крупных компаний и снижением эффективной ставки налога для самых богатых. Пикетти и Саез показывают, что предельная эффективная ставка упала с 60 % в 1980 году до чуть более 30 % сегодня. Наиболее последовательные сторонники левой гипотезы считают глубинной причиной политический сдвиг вправо – от достижений “Нового курса” Франклина Делано Рузвельта и “Великого общества” Линдона Джонсона. Правые не согласны.
Правая гипотеза состоит в том, что увеличение неравенства связано прежде всего с ростом разницы в доходах людей с разным уровнем образования. В глобализированной экономике производительность труда высокообразованных работников растет быстрее, чем производительность труда менее образованных. В частности – но не только! – потому, что все большую роль играет способность работника взаимодействовать с клиентами и даже просто харизма. Более образованные сотрудники имеют преимущество и здесь. Это объясняет увеличивающееся расслоение не только между средним классом и бедными, но и внутри верхней части среднего класса. Наконец, менее образованным приходится конкурировать за рабочие места с дешевой рабочей силой из Индии и Китая, что тоже снижает уровень оплаты труда. (Аргументы Дональда Трампа во время избирательной кампании 2016 года, о которой мы говорили раньше, особенно сильно действовали именно на этих граждан.)
Между двумя гипотезами, правой и левой, можно найти логическую связь. Ослабление профсоюзов отчасти вызвано глобализацией. Компаниям стало легче торговаться с сотрудниками, когда у них появилась возможность перенести производство в Азию. Но не исключена и обратная зависимость. Теперь, когда кандидату от Демократической партии необязательно быть заложником могущественных профсоюзов, компаниям стало гораздо легче заниматься аутсорсингом, а их руководству – назначать себе невероятные зарплаты. Помните разговор из первой главы? За последние тридцать лет отношение доходов менеджеров к средней заработной плате выросло почти в 30 раз…
Так что обычный американец абсолютно прав, когда думает, что нынешний экономический рост не поднимает его лодку – медианный реальный доход практически не растет. Но если россиянин винит в своей маленькой зарплате олигархов, то американец – иммигрантов и корпорации, которые переносят производство в бедные страны. И те, и другие ошибаются. В России наличие олигархов – скорее следствие неэффективности судов и коррумпированности полиции, а не причина. В Америке иммигранты не отнимают рабочие места у местных жителей – в гораздо большей степени это делают новые производственные технологии.
Американцы и россияне ошибаются не только тогда, когда говорят о причинах своих бедствий. Они ошибаются и относительно конкретных мер борьбы с неравенством. Вот один небольшой пример. Что лучше символизирует социальную справедливость, чем прогрессивный, то есть требующий от тех, кто получил больше, заплатить большую долю, налог на наследство? Завещали тебе большой куш – заплати с него более высокий процент. В этом случае распределение богатства в новом поколении будет более равномерным. Кажется, подавляющее большинство должно выступать за сохранение и повышение налога: в Америке он не затрагивал почти 90 % населения, а в России и без отмены практически все должны были платить его по очень низкой ставке, всего 5 %. Однако в обеих странах то же самое большинство, которому этот налог был только выгоден, с воодушевлением поддержало его отмену.
Низкая инфляция
урок № 24. Низкая инфляция начала XXI века – следствие быстрого роста и устойчивости демократий
Это только кажется, что большинство экономических сюрпризов, то есть ситуаций, когда происходящее сильно отличается от прогноза, негативны. Первые десять лет XXI века экономисты во всем мире ждали более высокого роста цен, чем оказывалось на деле. Ни макроэкономический кризис развивающихся стран в 1997–1998 годах, ни сначала выросший, а потом лопнувший интернет-пузырь, ни последовавшая американская рецессия, ни высокие темпы роста по всему миру в последние годы не оказали существенного влияния на рост цен. Мировой финансовый кризис 2008–2009 годов еще сильнее его замедлил: инфляция снизилась буквально повсеместно. К середине второго десятилетия ничего не изменилось, хотя американская экономика росла без перерыва уже шесть лет. Инфляция оставалась очень низкой.
