Катя слышала фамилию и имя Валентина Романова, его упоминали по телевизору, оно было на слуху в последнее время. Да и раньше. Всем знакома та история – та трагическая и героическая история, связанная с этим человеком, случившаяся много лет назад. Владимир Миронов о Романове слышал тоже. Он кивнул – понятно.
– А Афия?
– Она принимала самое деятельное участие в организации этой экспозиции. Это было ее любимое детище. Она столько сил этой выставке отдала.
– Выставка открыта для посетителей? – спросила Катя.
– Да, вот уже четыре месяца. Возможно, это несколько непривычно еще для нашего музея. Конечно, у экспозиции Рерихов или у выставки искусства Японии большая посещаемость. Но это редкая жемчужина в нашей большой музейной коллекции. И знатоки это ценят.
Они вошли в зал – небольшой, но тесно заставленный витринами и стендами, которые установили не только у стен, но и в центре зала. Катя ощутила слабый экзотический аромат, словно пропитавший здесь все. Низкий потолок, приглушенное освещение наверху и яркая подсветка витрин. А в витринах – фигуры, вырезанные из дерева, из кости. Вылепленные из глины. Отлитые из бронзы. Маски… Африканские маски…
– Вот это и есть истинный памятник Афие, – тихо произнесла Крыжовникова. – Кто же ее убил?
– Мы разбираемся, – ответил Миронов. – Задержали одного по подозрению. Фамилия Прохоров вам незнакома?
– Нет.
– А Журавлева?
– Полина? Это ее старая подруга еще со школы.
– Они были в хороших отношениях?
– Я не знаю. Наверное. А как же еще? Подруга приходила к ней сюда. Она преподает в Университете имени Лумумбы. У них были общие дела и насчет выставки тоже.
– Какие дела?
– Афия искала переводчика. Она сама говорит на одном из языков Ганы, Западной Африки. Но там же тьма языков, наречий. Она искала переводчика среди студентов университета. Есть вещи, которые не выразишь ни на английском, ни на французском. Только на местном языке. Чтобы глубже вникнуть в истинный смысл, который несет в себе каждый экспонат. Это же не только произведения искусства.
– А что еще? – спросила Катя, глядя на витрины.
– Есть и магические артефакты.
– Колдовские, что ли? – наивно спросил Миронов.
Серафима Крыжовникова усмехнулась.
– Можно сказать и так. Хотя Афию это раздражало. Она всегда несколько идеализировала Африку. Ну, как мы все в душе хотим видеть лишь светлые стороны места, где родились.
– Но Афия не родилась в Гане, насколько нам известно, – возразила Катя. – А она ездила туда?
– Ездила. И вернулась. Она прежде в основном путешествовала по Магрибу – Тунис, Марокко. Это была ее сфера деятельности вначале. И это туристические страны. Легко можно организовать тур. А Западная Африка – это другое. Она ездила в Гану к отцу. Но это было давно. И она особо не делилась своими впечатлениями.
– Ей там не понравилось? На ее второй родине? – прямо спросила Катя.
– Она не говорила об этом. Я же сказала – она старалась идеализировать Африку. И злилась, когда мы тут все взахлеб болтали о магии джу-джу, о фетишах, оберегах, которых немало здесь в витринах. Она, как ни странно, хотела, чтобы мы видели лишь культурную составляющую в этих редких и весьма любопытных экспонатах. Но мы отказывались смотреть так узко. Это же чудо. А ей казалось, что языческие аллюзии – они… примитивны. Даже оскорбительны.
– Оскорбительны?
– Она была крайне чувствительна в этом вопросе. Простите – я скажу прямо. Все, что касается цвета ее кожи и происхождения, Афию очень заботило. Хотя, уверяю вас, здесь, в этих стенах, никто никогда даже не…
– Скажите, а с кем-то из сотрудников музея она была особенно дружна? – перебила кураторшу Катя.
– Она общалась со всеми. Никого не выделяла.
– А мужчины? Приятели среди коллег?
– У нас в основном женское царство, – усмехнулась Серафима Крыжовникова. – За исключением нашего директора музея. Он очень ценил Афию как сотрудника. Как ученого.
– Она была не замужем, – заметил Миронов.
– Да. Я тоже не замужем. А какое это имеет сейчас значение?
Катя не нашлась, что ответить. И правда, какое?
Она шла мимо витрин. Фигурки, фигурки… Они влекли к себе. Маски, маски… они завораживали. От них было трудно отвести взгляд.
Женская фигурка с младенцем, вырезанная из эбенового дерева. Настоящая черная Мадонна. Нигерия.
Голова королевы. Из бронзы. Бенин.
Стул в виде крокодила. Мали.
Первопредок. Странная, причудливая, тревожная и какая-то нездешняя инопланетная скульптура. Получеловек-полунасекомое.
Мы все вышли из земли Африки… Наши корни там. Были ли мы муравьями или термитами, строителями дворцов и пирамид в саванне? Или бабочками, что живут один день…
– В традициях африканского искусства можно найти истоки авангарда. – Катя услышала голос Крыжовниковой у себя за спиной. – Африка влекла к себе Матисса, Пикассо, Модильяни и многих других. У нас же в африканском искусстве разбираются единицы. Поэтому научные работы Афии были так ценны для музея. Но она имела свой собственный взгляд на все это. Исключительно культурный аспект. А меня всегда интересовала подоплека создания всех этих артефактов.
– Подоплека? – Катя обернулась.
– Ритуальные магические особенности того или иного объекта искусства, выставленного здесь на всеобщее обозрение. Я настояла, чтобы в название выставки было добавлено слово «магия», хотя Афия противилась этому. Но как же? Это же целый пантеон богов, неизвестных нам. Джунгли, великий дождевой лес, алтарь природы. Желание человека задобрить одних богов и защититься от гнева других. Фетиши. Вот взгляните: птица-носорог, скульптура начала прошлого века. Гана. Золотой Берег. Но это символ плодородия. Женский символ. А это вот скульптура с Берега Слоновой Кости. – Крыжовникова указала на фигурку мужчины и женщины, изваянных с воздетыми руками. – Это древний ритуал вызывания дождя. У нас трубы прорвало в подвале музея, между прочим, как только эта фигурка очутилась здесь, на витрине.
– Серьезно? – спросил Миронов.
– Куда уж серьезнее. Такой потоп был.
Катя подошла к витрине в центре зала. На подставке – единственный экспонат. Катя смотрела на него. Какое странное чувство… Словно гроза собирается над лесом… Эта вещь… скульптура… Такой поразительный реализм в чертах. Даже страшный реализм и… эти глаза, выкрашенные белым, с темными бездонными зрачками…
И рот…
И этот ужасный шрам…
На витрине деревянная скульптура – голова человека в натуральную величину, вырезанная, выточенная с редким искусством из черного дерева. Поражали его глаза. И не только глаза.
