Бекс, которая не прервала беременность, в тот день все равно потеряла одну жизнь — свою собственную. Но когда она начинала горевать о том, что упустила, она направляла свое внимание на жизни, которые, без преувеличения, удалось спасти ее сыну: избитых жен, самоубийц…
Подростка, которого Хью в прошлом году вытащил из ледяной воды.
Рен.
Нет. Она ничего бы не стала менять. По крайней мере, так она себя убеждала, когда внутри назревал этот вопрос и ей казалось, что она задыхается.
Бекс аккуратно уложила фото на дно коробки, сверху опустила браслет и шапочку. Отнесла в кладовку и спрятала назад в тайник. И снова закрыла тайник филенкой, запечатывая таким образом склеп своих воспоминаний.
Временами она размышляла: а если она умрет, кто-то найдет эту коробку? Наверное, тот, кто купит ее дом. Интересно, возникнут ли вокруг этих предметов легенды и сказания? Будет ли это трагедия или любовная история? Бекс подозревала, что это может быть и то, и другое одновременно.
Закрыв кладовку, она отдернула в студии занавески, и солнечные лучи хлынули на деревянный пол, как золотое зерно из элеватора. На небе ни облачка — голубое-голубое, как глаза ее сына. Именно поэтому она так его и назвала — единственный, да, единственный намек. Уже в четырнадцать лет Бекс видела мир глазами художника, различая тени и свет. И даже тогда огромное значение для нее имел оттенок
[62].
Хью.
Бекс улыбнулась и потянулась к подрамникам и незагрунтованным холстам. «Сегодня, — подумала она, — отличный день, чтобы родиться».
ЭПИЛОГ
Шесть часов вечера
Родителей не выбирают. Но некоторым везет. В одну благословенную секунду Рен почувствовала отцовские объятия, услышала его запах: лосьон после бритья и крахмал рубашки.
— Все хорошо, — шептал он, и от его дыхания у Рен шевелились волосы на висках. — Теперь все хорошо.
Она верила ему. Всегда верила. Он уверял ее, что нет причин бояться темноты, и учил читать по звездам — вот почему она никогда не чувствовала себя заблудшей во тьме.
Она верила ему, когда он повесил на зеркале в ванной распечатки статей об интернет-мошенниках и вымышленных аккаунтах в соцсетях.
Она верила ему, когда он съел паука, чтобы доказать ей, что пауки не такие уж и страшные…
Хью мягко отстранил ее, не отводя взгляда от их сомкнутых рук.
— Рен, ступай, — велел он.
Она не могла заставить себя отойти от отца. Рен, которая впуталась в этот кошмар только потому, что стремилась скорее повзрослеть, теперь хотела только одного: чтобы папа усадил ее себе на колени и никуда не отпускал.
— Дай мне закончить это дело, — проговорил он быстро, как одно слово.
Она сделала нетвердый шаг в сторону белого шатра. Там стояли полицейские, махали ей руками, но никто не подбежал к ней, не схватил за руку.
Однажды на Джексон налетел торнадо. Рен помнила, как небо стало желтушным и в воздухе повисло тяжелое ожидание. До того момента, как сильный ветер обрушился на город, воздух как будто замер. Рен показалось, что мир перестал вращаться и время покатилось вспять, будто механизм, тянущий его вперед, сломался. Сейчас возникло именно такое ощущение. Именно поэтому Рен обернулась, не дойдя до командной палатки.
— Подумай о своей дочери, — послышался голос отца.
— После этого она никогда не сможет смотреть на меня, как раньше. Как ты не понимаешь! — с ожесточением в голосе отвечал тот, с пистолетом, направленным перед собой, то ли на нее, то ли на папу.
— Тогда объясни мне.
Рен смотрела прямо на стрелка, когда тот надавил на спусковой крючок.
Как-то отец рассказывал Рен историю о том, что был ее спасителем с момента ее рождения. Она лежала в больнице, а медсестры брали необходимые анализы, перед тем как выписать новорожденную домой. Один из анализов назывался «проба Гютри»: пятку младенца протыкают иглой, и несколько капелек крови попадают на тестовую полоску. Потом ее относят в лабораторию, чтобы проверить кровь на болезнь Феллинга
[63].
В тот день дежурила неопытная медсестра, и, когда она проколола Рен пятку, малышка завопила. Крови оказалось недостаточно, поэтому пришлось делать второй прокол. Чтобы на этот раз получилось наверняка, сестра сжала пятку малышки и стала выдавливать кровь. Теперь Рен уже не просто плакала, она выла.
Хью тут же вскочил и выхватил свою дочь из рук нерадивой медсестры. Он завернул Рен в одеяло и сказал, что они отправляются домой. Медсестра заявила, что это невозможно. Что она должна закончить исследование. По закону.
«Здесь я закон, мать вашу!» — ответил папа.
И не позволил Рен оставаться в больнице.
Рен знала, что герои не всегда спешат на помощь. Они звонят с вопросами. Они живут с сомнениями. Они проигрывают ситуации раз за разом, редактируют, продумывают варианты. Иногда они даже убивают… Чтобы спасти.
Дрожащую Рен закутали в термоодеяло, хотя на улице стояла жара. Болели ребра — там, где ее схватил кто-то из отряда спецреагирования. Неужели этот Джордж действительно стал бы стрелять в Рен? Этого никто не знал, потому что ее отец (у него ведь всегда была такая реакция!) схватил свое оружие и всадил три пули в Джорджа Годдарда.
В прямом эфире.
Началась суета. Папу оттащил кто-то из отряда спецреагирования, парамедики погрузили тело в карету скорой помощи, потому что врач вынужден был констатировать смерть стрелка.
Стрелка.
На какой-то миг Рен с содроганием осознала, что это слово применимо к обоим.
Она сидела на платформе полицейского грузовичка. И подошел папа. С забинтованной рукой. Слепая пуля Годдарда, которая предназначалась ей, попала в него.
Рен обратилась в клинику, потому что не хотела больше оставаться маленькой девочкой. Ведь взрослой женщиной становишься не потому, что уже занимаешься сексом. А потому, что умеешь принимать решения. Иногда ужасные решения.
Детям говорят, что делать.
Взрослые решают сами. Даже если этот выбор разрывает их на части.
Отец проследил за ее взглядом, направленным на Центр. Купающиеся в лучах закатного солнца оранжевые стены клиники казались охваченными огнем.
— Что будет с клиникой? — подумала Рен. Вслух.
— Не знаю, — обронил отец.
Она поймала себя на том, что думает о докторе Уорде, Иззи, Джой, Джанин. О бедной Ваните. О безымянной розововолосой, приехавшей в Центр еще до Рен, и о тех женщинах, которые завтра явятся на консультацию и поневоле переступят через ленту полицейского ограждения.
