— Ладно, — сказала Джейла, поглаживая ее по спине. — Ладно. Дышите глубже.
Ах, если бы они пользовались презервативами.
Если бы она была уже совершеннолетней.
Если бы судья заслушал ее обращение вовремя.
Если бы она жила где-нибудь в Нью-Йорке или Бостоне, где много таких клиник, а не одна-единственная.
И если бы не было так чертовски трудно действовать на свой страх и риск.
Наконец, если бы она сохранила ребенка!
Но в голову отвратительным пауком заползла мысль о том, что и во всех этих случаях ей все равно пришлось бы вынести гнев отца. В его глазах она все равно осталась бы шлюхой. Насколько она его знала, он мог и выгнать из дому. Насколько она его знала, он и сейчас мог это сделать.
От этих мыслей она расплакалась еще сильнее и потому не услышала, как Джейла, выскользнув в коридор, достала из кармана свой мобильный телефон и позвонила мужу:
— Натан, мне требуется твоя помощь.
Джанин сидела на смотровом столе, постепенно впадая в панику. Одно дело прийти в Центр с фальшивым удостоверением личности, записаться на аборт и пройти собеседование с психологом. Но совсем другое дело — уклониться от обследования на аппарате УЗИ, предусмотренном законами штата. И все же ей так или иначе нужно было получить улики, ради которых она сюда пришла. В прошлом месяце в соседнем штате одна девочка из числа противников абортов пришла, как и Джанин, в клинику, прикрываясь «легендой». Она сказала психологу, что ей тринадцать лет, а ее другу двадцать пять и что она хочет сделать аборт. На записи зафиксирована реплика психолога: «Будем считать, что я этого не слышал». Эту чертову запись крутили и крутили в Интернете, она попала даже в блог Шона Хэннити
[54].
Джанин услышала легкий стук в дверь и поспешила спрятать телефон в карман платья, нажав кнопку «аудиозапись». Дверь тут же распахнулась.
— Здравствуйте, — улыбнулась ей сотрудница социальной службы. — Меня зовут Грасиела. Итак. Мы собираемся сделать ультразвуковое исследование, верно?
Джанин почувствовала, как быстро вспотела. Нужно было заставить эту женщину разговориться.
— Погодите! — воскликнула она, слегка заикаясь от волнения. — У м-меня а… аллергия!
— На латекс? — удивилась медсестра.
— Кажется, на все вообще, — с трудом перевела дыхание Джанин. — Я просто забыла об этом написать.
Грасиела сделала пометку в карточке и повернулась к аппарату УЗИ. Он загудел, оживая, словно они играли в оркестре, а аппарат задавал им верный тон.
— А что, если я не захочу проходить обследование на УЗИ?
— Боюсь, что у вас нет выбора. Закон штата предусматривает, что я должна провести это обследование сегодня, а затем спросить, хотите ли вы ознакомиться с результатами. Если пожелаете, можете ответить на это «нет». — Грасиела сделала паузу, держа руку на ручке настройки аппарата. — Похоже, вы немного волнуетесь.
В любой другой ситуации Джанин подумала бы, что эта женщина очень добра. Но, пусть Грасиела и оставалась по-человечески симпатичной, это не меняло того, что она работает в абортарии. Непохоже, чтобы в этой клинике наблюдали за правильным развитием плода, если даже их об этом попросить. Последняя шпионка, которую засылал сюда Аллен, носила очки, в оправу которых на переносице была вмонтирована миниатюрная камера. Джанин видела видеозапись, на которой эта самая женщина сказала, что они не обслуживают беременных, но могут посоветовать другую клинику, где этим занимаются. Право, им не стоило называться медицинским центром репродукции, коль скоро они не собираются помогать женщинам осуществлять эту самую репродукцию.
Однажды ей уже довелось побывать в подобной клинике, но в качестве не шпионки, а пациентки. Делали ли ей там ультразвуковое обследование? Ну почему она не может вспомнить?
Только когда Грасиела предложила ей бумажную салфетку, Джанин поняла, что плачет.
— Вы так волнуетесь? С этим я вам помогу справиться, — сказала сотрудница социальной службы. — Но, если ваши слезы вызваны тем, что вы не уверены в правильности своего решения… Вот в этом я вам ничем помочь не смогу.
Джанин подумала о записи, которую вел ее телефон, закрыла глаза и стала молиться о том, чтобы хоть что-нибудь случилось — все, что угодно, — если это поможет ей получить компромат на Грасиелу, пока ее саму ни в чем не обвинили.
Пятнадцать недель — самый сложный случай. Если к Луи попадала пациентка с пятнадцатью неделями беременности, он знал, что работа предстоит непростая. Кости плода к этому сроку начинают кальцинироваться, поэтому его приходится расчленять. Луи объяснял женщинам так: матка чем-то напоминает рожок мороженого. Представьте, что шоколадный крем украшает его сверху, а вам надо пробиться к нему из нижней части рожка. Понятно, что рожок придется разломать на части. В штате Миссисипи имелась еще дополнительная сложность. Закон запрещал использовать щипцы, если у плода отмечалось сердцебиение. Закон принимали неспециалисты, которые наивно полагали, будто зародыши на шестнадцатой неделе способны испытывать болевые ощущения, — на самом деле это не так. В результате, для того чтобы обойти всю эту политику дилетантов, Луи приходилось приспосабливать процедуру к требованиям закона. Он был вынужден добавлять лишние манипуляции, которые могли представлять угрозу для пациентки вместо того, чтобы гарантировать ей безопасность.
Из всего этого следовало, что Луи должен начать с ультразвукового обследования. Сайтотек
[55] вызывает многократные сокращения мышц матки, вследствие чего у плода, постоянно сдавливаемого, обычно прекращается сердечная деятельность. Но если этого не происходило — то есть ультразвук показывал наличие сердцебиения, — Луи мог по своему усмотрению использовать аспирационную (всасывающую) трубку и притянуть пуповину вниз, затем перерезать ее и тем прекратить деятельность сердца.
Разумеется, пациентке он об этом не сообщал.
Уорд взглянул на Джой Перри. На ближайшие четверть часа эта девушка — главный объект его внимания. И единственный. Когда речь шла о беременности в 15-16 недель, эта процедура становилась последней за день — так было принято, и на то были свои причины.
Джой пришла пораньше, чтобы получить дозу сайтотека — 800 микрограмм. Врач лично ввел все четыре таблетки в ее вагину, чтобы добиться максимальной эластичности шейки матки.
Сейчас она лежала на столе, и светлые волосы, собранные в хвост на затылке, свешивались c края стола, как кисточки на парчовых занавесях в доме бабушки Луи.
