— К счастью, последнее меня никак не касается, — заметила Оливия и внимательно посмотрела на сестру. — И чем это грозит?
— Уже четвертая стадия, с метастазами. Вы понимаете, что это значит?
— Все равно что выиграть в лотерею, — ответила Оливия. — Только в стиле Ширли Джексон
[51].
Гарриет посмотрела ей прямо в глаза, словно удивляясь ее легкомыслию.
— Извините, — на всякий случай проговорила Оливия.
— Метастазы в легких, — снова опустила сестра взгляд на цифры в анализах. Возможно, и в печени. Они же не дают работать правой почке. — Она снова посмотрела Оливии в глаза. — Не собираюсь ничего от вас скрывать. Трудно надеяться на то, что рак, зашедший уже так далеко, можно вылечить. Не сомневаюсь, что онколог может кое-что сделать, чтобы облегчить вам жизнь, но… вам лучше привести все свои дела в порядок.
Оливия почувствовала, что во рту стало сухо, как в пустыне. Она не привыкла лезть за словом в карман, но тут ничего другого не смогла сказать.
— Сколько?
— Месяцев шесть-восемь, насколько я могу судить, — произнесла Гарриет с сочувствием в голосе. — Мне крайне неприятно говорить вам это, Оливия. Я очень и очень надеюсь, что ошибаюсь. Но на вашем месте я бы хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне правду.
В тот момент Оливия призналась себе, что погрузилась в болото страшной информации, и вдруг остро почувствовала, что обречена вскоре умереть. Гарриет обхватила ее руками и ласково прижала к себе.
Вот оно. Ради этого она и обратилась не куда-нибудь, а в Центр. Что скрывалось под обложкой медицинской карточки, она и до этого догадывалась. Но ей очень хотелось, чтобы в такую минуту кто-нибудь оказался рядом.
Раздался торопливый стук, дверь приоткрылась, и показалась голова доктора Уорда.
— Гарриет, пора браться за дело! — Он улыбнулся Оливии и закрыл за собой дверь.
У Оливии в голове роились вопросы. Была ли в том, что случилось, ее собственная вина? Неправильное питание или те беспорядочные связи, которые она прежде заводила в университете? Как сказать об этом Пег? Произойдет ли все быстро или превратится в медленное угасание? Будет очень больно? Не перестанет ли она к концу быть самой собой?
Не отпуская руки Оливии, Гарриет отступила на шаг назад и пожала их на прощанье.
— Мне нужно идти ассистировать доктору. Вы будете хорошо себя вести?
Она вышла, не дожидаясь ответа Оливии. Впрочем, они обе знали этот ответ.
Два месяца назад, когда Рен пошла в десятый класс, ей пришлось пройти через обычные розыгрыши, какие устраивают для новичков
[52]. Ей говорили, что в подвале имеется бассейн, но там его не было. В своем шкафчике она вдруг обнаруживала крем для бритья. Когда она шла по коридору в кабинет иностранных языков, ее обстреливали из водяных пистолетов. Она очень быстро освоилась и определила для себя, где в школе ходить безопасно, а где — не очень. Больше всех мест она ненавидела «западню» — переход, который соединял два крыла школьного здания. Там на переменах слонялись курильщики. Она пробегáла сквозь их строй, отчетливо сознавая, что эти ребята чуют ее страх и неопытность и, даже не зная, кто она такая, строят на ее счет собственные планы. То же самое Рен испытывала сейчас, проходя мимо пикета.
Кое-кто из протестующих улыбался ей, при этом тыча в лицо плакаты с окровавленными младенцами. Другие нараспев цитировали известную строчку Доктора Сьюза
[53]: «Человек — это человек, большой он или маленький».
— Не могли бы вы подойти на секундочку? — попросила одна женщина с извиняющейся улыбкой. Так улыбаются, когда требуется посторонняя помощь, чтобы подтолкнуть и завести автомобиль. Или когда отключился телефон, а человеку необходимо срочно позвонить. Или когда в магазине приходится жонглировать слишком большим количеством покупок, запоздало сожалея, что не сообразил сразу взять у входа корзину.
Будучи от природы отзывчивой, Рен машинально шагнула к этой женщине, у которой были рыжие волосы и броские очки с фиолетовыми стеклами. В ней проглядывало что-то знакомое, но Рен не могла вспомнить, кто бы это мог быть. Так что, поразмыслив, она решила не рисковать: ведь эта женщина тоже могла ее узнать. А если она работает в полицейском управлении и расскажет папе о секретах Рен? Она низко опустила голову, а женщина взяла в руки небольшой кулек с подарками — такие кулечки дарят детям на день рождения.
Вдруг рядом с Рен возникла ее тетя.
— Одну я тебя туда не отпущу, — сказала Бекс.
Рен обхватила руками тетину шею и крепко к ней прижалась.
Девочка понимала, что это звучит отвратительно, но она действительно не слишком скучала по своей матери. Отчасти потому, что мать бросила их, когда Рен была совсем маленькой. А отчасти благодаря тете, которая заняла мамино место.
Тетя Бекс сшила ей платье колониальных времен для сценки о войне за независимость США, которую они разыгрывали во втором классе. (Честно говоря, она его склеила, потому что с иголкой и ниткой никогда не дружила.) Тетя никогда не пропускала матчей детского бейсбола и приносила туда сладкий чай для других родителей. Она даже развесила на стенах своей комнаты неумелые акварели Рен — это тетя-то, профессиональная художница, которая отлично знала, что акварели никуда не годятся. Рен считала, что мать — не столько та, кто несколько часов мучалась при родах, сколько та, чье лицо хочется отыскать в толпе.
И если нужно было еще одно тому доказательство, так вот — сейчас Бекс была с нею рядом, хотя Рен и представить себе не могла, чего это ей стоило. Ведь у тети Бекс никогда не было детей, и, возможно, это само по себе порождало в ней неприязнь к Центру. Но в глубине души Рен радовалась тому, что тетя принадлежит только ей одной.
К тому времени, когда их впустили внутрь, у Рен между лопатками бежали струйки пота от волнения.
— Садись, — предложила она тете. — Записаться я и сама могу.
В приемной сидело несколько человек, работал телевизор, хотя звук был сильно приглушен. За столом сидела женщина-регистратор с самыми удивительными косами, какие только приходилось видеть Рен: толстые, как змеи, черно-рыжие, они были обвиты вокруг головы двойным кольцом. На груди красовался бейдж с именем: Ванита. Она говорила с кем-то по телефону. Увидев Рен, улыбнулась ей и показала жестом, что через минутку освободится.
