— Все равно что залить подливкой конфеты и заявить, что это праздничный ужин на День благодарения, — фыркнул Джордж.
— Верно. Понимаю. Я виноват. Мне трудно сидеть на одном месте. И все никак не могу понять, как себя вести со всеми этими святошами. Ну, вы понимаете, с этими парнями, которые сидят в первых рядах и ведут себя так, как будто у них какой-то ВИП-пропуск к Господу.
— Так не бывает, — ответил Джордж.
— Нет конечно, черт побери! — воскликнул Хью. — Но когда видишь, как люди себя ведут, это порой едва не сводит с ума. Люди часто позволяют себе то, на что имеют право только высшие силы.
— Не понимаю, о чем ты.
Хью взглянул на листок бумаги, который ему протянула женщина-детектив.
— «Господь умерщвляет и оживляет».
— 1-я Книга Царств, 2 : 6, — машинально подписал цитату Джордж.
— Поэтому вы и пришли сегодня сюда? Потому что решили, что люди в этой клинике поступают неправильно, когда обрывают жизнь?
На том конце повисло молчание.
— «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь»
[20], — негромко процитировал Хью. — Не вы. А Господь.
— Не это привело меня сюда, — ответил Джордж. — Это привело сюда тебя.
— Я пришел с тобой поговорить… — Хью решил принять его фамильярный тон.
— Ты пришел сюда, — перебил его Джордж, — решать, кому сегодня жить, а кому умереть. Так скажи мне: кто из нас сейчас строит из себя Господа Бога?
Джорджу было всего шесть лет, когда он узнал, насколько призрачна грань между жизнью и смертью. Стоял один из прекрасных осенних дней в Миссисипи. Повсюду буйство красок, деревья казались драгоценным ожерельем вокруг озера. Он гулял по лесу, слушая, как шуршат под кроссовками покрасневшие листья клена, дуба, орешника. Мальчуган пнул ногой желудь и увидел на земле птицу.
Это был не птенец, а уже взрослый воробей, который скакал маленькими кругами по земле: одно крыло было сломано.
Джордж осторожно взял птичку в руки, как будто она была хрупкой, как стекло, и понес ее домой. Там он нашел коробку из-под сигар и выложил ее дно салфетками «Клинекс». Целых три дня он прятал птичку под кроватью, пытаясь поить ее водой, приносил ей листья и червячков — все, что приходило в голову и казалось аппетитным для птиц.
Но, несмотря на все усилия мальчика, птичка хирела. Она уже с трудом могла пошевелиться, и грудь вздымалась при дыхании еле заметно. Нужна была помощь.
Джордж взял коробку с раненой птахой и пошел к отцу.
Только он не учел, что папа пребывал в упадническом настроении и вообще спал после вчерашних возлияний.
«Птичке лучше не становится, — растолкал Джордж отца. — Можешь починить?»
«О, еще как!» — Отец с величайшей осторожностью взял птичку, провел длинным пальцем от птичьего затылка до изогнутого хвоста… И свернул ей шею.
«Ты убил ее!» — заплакал Джордж.
Отец бережно положил обмякшую птичку назад и поправил сына:
«Нет. Я избавил ее от страданий».
Джордж не мог унять рыданий. Он продолжал плакать, когда хоронил коробку из-под сигар на грядке, где мама сажала дыни. И потом, когда она готовила ему на ужин сома. И перед сном, когда уже лежал в пижаме, помолившись за упокоенную душу, слыша, как в гостиной ссорятся родители: «Что ты за отец? Кто так поступает!»
Он все думал и думал: неужели папа искренне полагал, что поступает правильно, когда прекращал страдания воробья?..
Джордж обвел взглядом приемную и этих таких разных людей, чья судьба была в его руках. Иногда жестокость выглядит как милосердие, подумал Джордж.
Десять лет назад, оказавшись одним из десяти полицейских, прибывших на вызов к двадцатидвухэтажному зданию офисного центра Риджнс Плаза
[21], Хью прищурившись смотрел на крышу, где размахивал руками худощавый человек в ветровке. Начальник кричал в мегафон:
— Отойди от края! Не прыгай!
И Хью подумалось, что меньше всего человек в такой ситуации хочет услышать это «не прыгай». Наоборот, эта мысль еще больше укореняется в его сознании — гораздо грамотнее было бы его отвлечь.
— Шеф, — обратился он к начальству. — У меня есть идея.
Через несколько минут Хью, преодолев пролет от двадцать второго этажа до крыши здания, неслышно опустился на нее и осторожно подполз к краю, где сидел желающий покончить с собой. Только это был не взрослый мужчина, а паренек. Лет восемнадцати, не больше.
Хью сел рядом с парнем, но спиной к ограничительному бортику, чтобы не смотреть вниз.
— Привет, — поздоровался Хью и включил диктофон.
— Это они вас послали? — спросил, не глядя на него, парень.
— Никто меня не посылал, — возразил Хью. — Я пришел сюда по собственной воле.
— Ага, — с иронией подтвердил молодой человек. — И как-то так совпало, что на вас полицейская форма…
— Меня зовут Хью. А тебя? — Детективу было не до иронии.
— Алекс.
— Ты не против, если я так и буду тебя звать — Алекс?
Тот лишь пожал плечами. Ветер красиво взъерошил его тонкие волосы.
— Ну, как ты, в порядке?
— А я похож на человека, у которого все в порядке?
Хью вспомнил, как сам был подростком, да таким умником, что однажды Бекс, приготовив ужин, поставила рядом еще одну тарелку. «Это для твоего сарказма, — объяснила она. — Все недоеденное можешь оставить ему».
Хью заметил знакомые цвета футболки, выглядывавшей из-под незастегнутой ветровки.
— «Ол Мисс», верно? — уточнил детектив.
— Да. А что?
— Потому что, если бы ты оказался болельщиком команды университета штата
[22], я бы сам столкнул тебя с крыши.
К удивлению Хью, парнишка хихикнул:
— Если бы я был болельщиком команды университета штата, я бы давно уже сиганул с крыши.
Хью немного отклонился назад, как будто времени у него было вагон, и стал вслух рассуждать о том, кто заменит защитника после того, как он закончит университет. С этой минуты они стали просто двумя парнями, вышедшими потрепаться.
Прошло часа два.
— Вы когда-нибудь задумывались, почему этажи здания называют «этажами»? — ни с того ни с сего спросил Алекс.
