Иззи видела. Эти щиты выросли на скоростных магистралях на Глубоком Юге
[15]. Милый темнокожий малыш и слоган: «САМОЕ ОПАСНОЕ МЕСТО ДЛЯ АФРОАМЕРИКАНЦА — В УТРОБЕ МАТЕРИ». И портрет президента Обамы со словами: «РАЗ В 21 МИНУТУ ПРЕРЫВАЕТСЯ ЖИЗНЬ НОВОГО ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ЛИДЕРА».
— Их поставили белые. В этой стране раса — вопрос не только безопасной прогулки в парке, — продолжал доктор Уорд. — Когда противники абортов представляют свои протесты как антирасистские, кажется, будто они пытаются помочь темнокожим женщинам. Однако закон, запрещающий прерывать беременность темнокожей, также запрещает делать аборт и белой — так что же кроется за этой с виду антирасистской картинкой? А вот что: только у белой женщины может родиться белый ребенок, но белая женщина не остается традиционной домохозяйкой, а трудится где-то там, «на работе», и уже подсчитано, что к 2050 году белые окажутся в меньшинстве. Когда посмотришь на положение вещей с этой стороны, становится яснее, ради кого и против кого на самом деле устанавливают эти рекламные щиты. — Заметив выражение лица Иззи, он едва заметно улыбнулся. — Полагаете, я потерял слишком много крови?
— Нет-нет. Я просто никогда раньше об этом не задумывалась.
Доктор Уорд оперся спиной о диван.
— А я только об этом и думаю. — Он посмотрел на повязку. — И вы чертовски хорошая медсестра.
— Перестаньте со мной заигрывать, — шутливо улыбнулась Иззи.
— Вы немного костлявы и бледноваты, на мой вкус, — подшутил он в ответ.
— О, как жаль! А вы, — прищурилась она, — как единорог!
[16] Умный мужчина, которого женщинами не напугать. Мне думается, вы, должно быть, самый ярый феминист, которого я когда-либо встречала.
— Можете не сомневаться! Я люблю женщин. Всех без исключения.
— Без исключения? — скосила Иззи взгляд на Джанин, лежащую на полу без сознания.
— Без исключения, — подтвердил доктор Уорд. — И их нам тоже следует любить. — Он повернулся к Иззи. — Нравится вам это или нет, вы все в одной лодке.
Рен пришла сюда не для того, чтобы прерывать беременность! Невероятное облегчение охватило Хью. Так значит, его дочь держат в заложниках лишь потому, что она заранее позаботилась о том, чтобы не забеременеть.
Но она не хотела, чтобы он знал об этом. Хью отвез бы ее сам, если бы она попросила. Почему она не попросила его? Почему обратилась к Бекс? И почему сестра ничего ему не сказала?
Он видел, что Бекс ждет прощения, ждет, что Хью скажет: «Ты ни в чем не виновата». Но у него язык не повернулся. Потому что, если бы не Бекс, Рен бы здесь не было. Тогда Хью пришлось бы признать, что во всем виноват только он один.
Он не вышел бы из себя, если бы Рен обратилась к нему. Это не в его характере. По правде говоря, он очень хорошо умел скрывать свои эмоции за толстым слоем спокойствия — только те, кто знал его всю его жизнь, видели, что за внешней гладкостью скрывались трещины. Перед тем как сбежать от Хью, жена отвесила ему пощечину, чтобы убедиться, сможет ли заставить его выйти из себя. «Она сказала, — потом признался Хью сестре, — что никто не станет ее винить в том, что она бросила меня ради человека, которому знакомы человеческие эмоции».
Упершись локтями в колени, он закрыл глаза ладонью. Когда изо дня в день сталкиваешься с тем, что видишь на такой работе, ты согласен на все, чтобы ничего не чувствовать.
Бекс. Как, черт побери, она посмела привезти его дочь сюда!
Ответ он знал. Его сестра представляла это так: бесплатная клиника, получасовая консультация — и рецепт в руках. Единственный, кто мог быть задет при таком развитии событий, — сам Хью, остающийся в неведении. Бекс не подумала о протестантах и захватчиках. Откуда было знать ей — такой далекой от этих проблем — об актах насилия в клиниках женского здоровья? Только человек, который, как Хью, много лет в этом варился, мог предположить самое страшное.
Но это самое страшное еще не случилось… пока. Бекс уже была в безопасности. И Рен будет спасена, чего бы ему это ни стоило.
За командной палаткой выстроились в ряд журналисты, каждый напротив своего оператора, как будто эти двое готовились к некоему показательному танцу. Ближайший к Хью репортер нес бессвязную, бессодержательную, полнейшую околесицу, лишь бы заполнить прямой эфир:
— Остается, разумеется, вопрос — откуда он взял пистолет? Кто продал ему оружие? Стоит напомнить, что позорное разжалование солдата осуществляется по решению военного трибунала, но основанием должно служить совершение какого-то уголовного преступления, поэтому Годдард не мог законным путем…
Хью закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от голосов журналистов и мыслей о Бекс и Рен, которая пряталась от безумца с оружием. «Не отвлекаться, — приказал он себе. — Не отвлекаться».
Он набрал номер. Джордж ответил после третьего сигнала.
— Браво, — похвалил Хью. — Вы освободили женщину, которой просто необходима помощь. Я понял, что мы могли бы работать согласованно. — Хью вытер испарину. Чертовски жарко — как в аду!
— Я с тобой не сотрудничаю, — ответил Джордж. — Ты чертов коп.
Хью выдохнул. Когда прибудет отряд специального реагирования, дело значительно усложнится. А прибыть он может с минуты на минуту. Остается мало времени, чтобы уговорить захватчика заложников.
— Я веду переговоры, — поправил Хью. — Именно поэтому я здесь.
Он заставил себя отгородиться от окружающих его людей — персонала кареты скорой помощи и журналистов. Если он хочет сделать свою работу, ему придется создать пространство, где будут только они с Джорджем и больше никого.
— Послушайте, — продолжал Хью, — многие из тех, кто здесь толпится, выдвигают всякие предположения. Только не я. Знаю, что вы умный парень. И то, что вы отпустили эту женщину, чтобы она получила медицинскую помощь, только лишний раз это доказывает. — Это был тактический ход: Хью готов был сказать что угодно, чтобы положить конец происходящему.
Эту женщину. Как будто Бекс в буквальном смысле не вырастила его после смерти отца. Когда мама стала выпивать…
— Больше я никого не отпущу, — прозвучало в трубке.
— Но вы только выиграете, Джордж. Если внутри находятся пострадавшие и вы отпустите их, вам больше не придется ломать голову, что с ними делать. И все собравшиеся здесь воспримут вас как человека, которому не чуждо сострадание.
Младший детектив, женщина, похлопала Хью по плечу. И протянула ему мобильный телефон.
— Это его пастор, — шепнула она.
Хью кивнул и поднял вверх указательный палец, призывая ее подождать минутку.
