Сама Оливия была из тех, кто смотрит фильмы ужасов, прикрывая лицо ладонями, и временами проверяет чулан перед сном, чтобы убедиться, что внутри никто не притаился. А после этого случая, черт побери, она будет так поступать постоянно! Но сейчас, чего бы ей это ни стоило, она спокойно играла роль пожилой дамы, которая, единственная из всех заложниц, давно пребывала в постклимактерическом периоде.
Разумеется, он прекрасно понимает, что она пришла сюда не прерывать беременность. Но имеет ли это значение?
Сидящая рядом с ней девочка-подросток расплакалась, и Оливия обняла ее за плечи, пытаясь ободрить.
Стрелок присел рядом. На секунду глаза его затуманились.
— Не плачь, — велел он Рен каким-то обволакивающим голосом. — Пожалуйста, не плачь… — Он потянулся к ней свободной рукой.
Что-то во взгляде, которым он смотрел на Рен, говорило Оливии, что он ее не видит. Перед его мысленным взором был кто-то другой — вероятно, девочка такого же возраста, которая обратилась в клинику без его ведома. В конце концов, что еще могло его сюда привести?
Если Оливия, как обычно, права, что же случилось с той второй девочкой?
Они с Пег, бывало, сидели в аэропорту в ожидании вылета и подслушивали разговоры мужчин и женщин, матерей с детьми, коллег, по очереди придумывая каждому истории: «Он вырос в какой-то секте и не научился строить здоровые отношения. Она удочерила эту малышку, у которой оппозиционно-вызывающее расстройство. А этот парень помешан на сексе и завел интрижку с женой начальника».
— Не трогайте меня, — завизжала Рен, когда стрелок протянул к ней руку, и, рефлекторно дернув ногой, ударила его по колену.
Он поморщился и отступил. Но тут же зарычал: «Черт побери!» — и хотел уже наброситься на нее, как вдруг Рен пронзительно завизжала. От этих сверхвысоких нот Джордж зажал уши руками и закрыл глаза.
Рен еще раз громко взвыла. Потом еще раз. Быть может, она решила, что ее тетя мертва, и не могла с этим смириться…
Оливия сжала ее руку. Совершенно очевидно, что каждый раз, когда Рен открывала рот, стрелок выходил из себя. Она не могла этого не понимать, пусть и в силу своего юного возраста. Или все же не понимала? Ее стенания были практически ритмичными.
И… неужели у Рен вибрирует нога?
Рен повернулась к Оливии, и та отметила, что, несмотря на всхлипывания, ни одна слезинка не потекла по щеке девушки, которая едва заметно подбородком указала на свой носок, где вибрировал телефон и загорался экран. Пришло сообщение, своим воем она пыталась заглушить звук вибрации.
Дождавшись, когда Джордж пройдет мимо, Оливия положила ладонь на щиколотку Рен, нащупала пальцами под носком кнопку выключения телефона и нажала.
Рен облегченно откинулась на диван, уткнувшись головой в плечо Оливии. Это движение привлекло внимание Джорджа, он обернулся и наставил на нее пистолет.
«Пег, я даже не дернулась», — станет рассказывать она, когда все закончится.
— Джордж, — широко улыбнулась Оливия, — я припоминаю неких Годдардов из Билокси. У них был семейный бизнес, что-то связанное с производством кирпича. Вы не родственники, случайно? Мне кажется, что они переехали в Бирмингем. Или в Мобил?
— Заткнитесь! — прорычал он. — Надо было оставить вас в той кладовке. Я не могу думать, когда вы тявкаете.
Оливия послушно замолкла и подмигнула Рен: заставляя ее молчать, Джордж в раздражении сунул пистолет за пояс джинсов.
В карете скорой помощи Бекс пыталась заговорить.
— Моя… племянница… — хрипела она, вцепившись в рубашку парамедика.
— Вам нельзя разговаривать, — ответил молодой человек. Взгляд его был так же мягок, как и руки, а зубы казались невероятно белыми на фоне темной кожи. — Мы о вас позаботимся. Уже почти приехали.
— Рен…
— Рен? Рентген? — неверно истолковал он. — Скоро. Очень скоро вам сделают рентген. — Он улыбнулся. — Вам чертовски повезло.
Но Бекс точно знала, что это никакая не удача, это карма. Если Рен не выберется из этой клиники, Бекс никогда себе этого не простит. О чем только она думала, когда отправлялась в клинику за спиной у Хью! Но Рен приехала к ней на прошлой неделе после школы, приехала на велосипеде к Бекс в студию, где она как раз заканчивала новый заказ — настенное панно для вестибюля одного из небоскребов в Орландо, в память о массовом убийстве в гей-клубе «Пульс». Это была мозаика не из отрывных листиков для записей, как обычно, а из фотографий людей, умерших от СПИДА, — мозаика приблизительно три на три метра с изображением двух целующихся мужчин.
— Круто! — восхитилась тогда Рен. — Что это будет?
Бекс объяснила.
— Хочешь поучаствовать?
Она дала Рен сотни крошечных квадратиков окрашенного целлулоида. Показала, как приклеить их к каждому фото, и посоветовала начинать снизу, чтобы закрыть десять последних рядов фотографий целлулоидной пленкой фиолетового оттенка. Следующие десять рядов над ними будут голубыми, потом зеленые, желтые и так далее — чтобы, отойдя подальше, можно было увидеть поцелуй и радугу. А когда стоишь близко — разглядеть каждого, на чьи плечи этим двоим мужчинам пришлось встать, чтобы открыто обнять друг друга.
— Детям твоего возраста еще рано говорить об этом, правда? — размышляла Бекс, пока они работали плечом к плечу.
— О чем — об этом?
— О нетрадиционной ориентации.
— Ну да, рано… Особенно если ты уже оказался одним из них. Люди принимают тебя, если ты нормальной ориентации. Если нет — ты изгой. Но кто сказал, что существует только одна норма?
Бекс перестала клеить, ее руки замерли над губами одного из изображаемых персонажей.
— Когда это ты успела так поумнеть? — повернулась она к Рен.
— А ты только сейчас заметила? — усмехнулась племянница.
Какое-то время они трудились молча, пока Рен не спросила:
— У этого полотна есть название?
— Я думала… Быть может… «Любовь», — не без сомнения предложила Бекс.
— Идеально, — поддержала Рен. — Но не одним словом. А целым предложением. Точно так, как ты сказала. — Она мазнула клеем фиолетовый целлулоид. — Тетя Бекс! Можно у тебя кое-что спросить? Как думаешь, в пятнадцать лет можно влюбиться?
Руки Бекс замерли. Она подняла бинокуляры, чтобы взглянуть Рен прямо в глаза.
— Еще как можно, — решительно заявила она. — Ты хочешь мне что-то рассказать?
Ах, это было восхитительно — как зарделась Рен, когда тот вопрос слетел с ее губ; как она говорила о Райане, как будто во всем мире больше никого не существовало. Так и выглядит любовь: оперившаяся и неустойчивая, жестокая и мягкотелая одновременно.
Рядом с Рен не было мамы, чтобы откровенно поговорить о сексе. А Хью скорее чайной ложечкой достанет из себя печень, чем заведет подобный разговор со своей дочерью. Поэтому Бекс задала своей племяннице вопросы, которые больше ей никто не задал бы: «Вы уже целовались? А кроме поцелуев? Вы обсудили, как будете предохраняться?»
