Подойдя к двум мужчинам, конопатящим старую лодку, незнакомец о чем-то их спросил и направился в сторону монастыря, опоясанного высокой крепостной стеной.
Войдя на подворье, он переговорил со встретившимся монахом, после чего тот проводил гостя в кабинет настоятеля.
— Слушаю вас, — сказал престарелый игумен в очках, отодвигая в сторону старинный фолиант, и, внимательно оглядев незнакомца, предложил стул.
— Благодарю, святой отец, — сказал мужчина, присаживаясь. — Я бы хотел остаться в вашей обители, если это, конечно, возможно.
— Вот как? — вскинул на него глаза настоятель. — Поясните.
— Хочу уйти от мирской суеты.
— У вас горе?
— Да нет, — последовал ответ. — Скорее всего, душевная усталость. И еще, я хотел бы пожертвовать на нужды обители. Вот. — Мужчина достал из стоящего на полу рюкзака небольшой сверток и, развернув его, положил на стол перед игуменом.
— Что это? — подслеповато прищурился тот.
— Золото, прошлой зимой я нашел его в тундре.
— Оно ничье?
— Скорее всего, да. Лежало в обломках сбитого во время войны самолета.
— А почему бы вам не сдать его государству?
— Нынешнее государство того не заслуживает, святой отец, — горько улыбнулся незнакомец. — Я это точно знаю.
— Как вас прикажете величать? — осторожно тронул пальцем сияющий металл настоятель.
— Юрий.
— Ну что же, — сказал после длительного раздумья игумен, — оставайтесь. А ваш дар, Юрий, пойдет на ремонт храма.
Чуть позже, в сопровождении настоятеля, Огнев вышел наружу.
Из-за древних стен доносился тихий шорох прибоя, над бескрайней пустотой моря в небе парила чайка.
Глава 5
В обители
Прошел год. Лето сменила зима, а зиму лето.
Все это время Огнев, принятый в обитель послушником, упорно и смиренно выполнял все, что требовал от него наставник.
Жизнь в монастыре текла спокойно и размеренно, к чему располагала удаленность от цивилизации и раскинувшаяся до горизонта водная пустыня. Древняя обитель, над которой пронеслись века, грустный звон колоколов ее звонницы и вселенская тишина говорили о бренности мирского бытия и превосходстве над ним духовности.
Вставали рано, в шесть утра, и после утренней молитвы послушник работал в мастерских и на подворье. Затем следовала скромная трапеза, и опять работа, а вечер посвящался изучению Священного Писания с наставником.
Монах-схимник отец Петр (так того звали) просто и неназойливо учил всему тому, что знал сам, и Огнев ощущал в себе что-то новое.
Нет, то была еще не вера, она грезилась где-то впереди, но уже и не слепое ее отрицание. Душа Юрия с трудом освобождалась от всего того злого и несправедливого, что было в его жизни, приходя к осознанию прощения и доброты, изложенных в Священном Писании.
Поздно вечером, когда жизнь в обители замирала, ворочаясь в своей келье на жестком топчане, он часто вспоминал прошлое, которое не отпускало.
В тревожных снах снова виделся Афганистан, стрекочущие в небе «вертушки» и дымы над разбитыми кишлаками; его погибшие однополчане и те, что лежали в самолете в тундре, а еще мертвые Виталька с Виктором. Война не отпускала.
Как-то вечером, на молитве, Огнев спросил у наставника: почему так? Это мой грех?
— Да, брат, — был тихий ответ. — Не терзайся так, все люди грешны. Главное, что ты пришел за советом к Господу.
Погожими днями, в короткие минуты отдыха, Юрий часто уходил к морю, садился на прогретые солнцем замшелые валуны и подолгу смотрел вдаль.
Она навевала думы о несовершенстве мира, притягивала и лечила.
Иногда размеренная жизнь обители нарушалась приездом туристов, а то и высоких государственных мужей, которых почему-то стало тянуть к Богу.
Первые посещали местные достопримечательности, любовались красотами природы островов и с интересом наблюдали жизнь монахов.
Вторые неизменно выстаивали литургии, ставили свечи и о чем-то просили Создателя.
А как-то весной на шикарном катере нагрянули братки. Трое, самые настоящие. Бритоголовые, в золотых цепях с крестами на шеях и в стильных адидасовских костюмах.
Хотели с почестями захоронить в святом месте кого-то из своих убиенных, обещая пожертвовать Господу, причем щедро.
Настоятель, бывший на подворье и наблюдавший за реставрацией одного из храмов, отказал, и те попытались качать права, как это умели.
— Негоже так, парни, — сказал, подойдя к ним, работавший здесь же Огнев. — Тут святая обитель.
— А тебе чё, больше всех надо? — растопырил пальцы старший, рыжий и с борцовскимим плечами. — Или хочешь, чтоб мы с тобой побазарили?
— Можно, — кивнул скуфьей Огнев, — но не здесь. Разрешите, я их провожу, отец Иосиф?
— Да, брат Юрий, — вздохнул тот. — Проводи заблудшие души до пристани, вместе с вот этими отцами.
Сбоку материализовались два крепких монаха, и один сделал приглашающий жест — пойдемте.
— Ну ладно, ты нас попомнишь, батя, — прошипел игумену один из бандитов. — Айда к светлой жизни, пацаны! — Два других загоготали.
У небольшой пристани, где покачивался катер, вся группа остановилась, и у рыжего в руке блеснул кастет.
— Так чё, падла, — сплюнул он под ноги Огневу, — ща побаза…
Договорить не успел.
Зубодробительный удар в челюсть сбросил бандита в катер, а через несколько секунд монахи бережно опустили туда тела еще двух.
— Плывите, отроки, с Богом, — набожно перекрестились они и с интересом уставились на послушника.
— Хорошо ты его вразумил, брат, — кивнул Огневу на судно первый, с русой бородой и усами.
— Да и вы остальных неплохо, — осенил себя знамением послушник.
— А вот и сатанинское оружие, — вертя в руках вороненый ТТ, изрек второй, безбородый и со шрамом на щеке. После чего профессионально выщелкнул обойму. — Полная.
— Эй, вы, беспредельщики, — выплевывая в воду кровь и выбитые зубы, просипел из катера старший из бандитов. — Отдайте пушку.
— Бог подаст, — смиренно произнес безбородый, и оружие булькнуло в воду.
Братки тупо переглянулись.
Когда катер, взревев мотором, унесся в море, все трое долго смотрели вслед и молчали.
— Как вы думаете, вернутся? — покосился на монахов Огнев.
— Если вернутся, утоплю, — жестко произнес монах со шрамом. И, возведя глаза к небу, снова осенил себя крестом. — Прости, Господи.
Кроме всевозможных хозяйственных работ в обители, монахи с послушниками занимались рыбной ловлей. Она была серьезным подспорьем скудному монастырскому столу.
