Но как бы там ни было, вечером того дня, когда дон Энрике вместе с коннетаблем вступил в Калаорру, новость о провозглашении Энрике королем обеих Кастилии, Севильи и Леона достигла Бургоса, куда сам дон Педро вошел всего четверть часа назад.
Какой орел, пролетая в небе, выронил ее из когтей? Никто не может ответить на это, но в считанные мгновения весь город уже уверовал в нее.
Сомневался лишь дон Педро. Мотриль вынудил его согласиться со всеми, заметив:
— Боюсь, что так оно и есть. Это должно было произойти, значит, и произошло.
— Но даже если предположить, что этот бастард занял Калаорру, — сказал дон Педро, — вовсе не обязательно, что он провозглашен королем.
— Если он не стал королем вчера, — возразил Мотриль, — то наверняка станет сегодня.
— Тогда выступим против него и объявим войну, — предложил дон Педро.
— Ни в коем случае! — воскликнул Мотриль. — Мы останемся здесь и заключим мир.
— Заключим мир?
— Да, мы даже купим его, если возникнет необходимость.
— Молчи, несчастный! — в бешенстве вскричал дон Педро.
— Неужели вам, государь, так трудно всего-навсего пообещать им мир? — с недоумением спросил Мотриль.
— Ага! Вот куда ты клонишь! — воскликнул дон Педро, начавший, наконец, понимать Мотриля.
— Разумеется, — продолжал Мотриль. — Чего хочет дон Энрике? Королевство! Дайте ему королевство таких размеров, какое вы сочтете нужным; потом вы сбросите Энрике с трона. Если вы сделаете Энрике королем, то он перестанет опасаться человека, давшего ему корону. Ну какая вам выгода, позвольте спросить, от того, что в чужих краях вас все время подстерегает соперник, который, как молния, может поразить вас неизвестно когда и где? Выделите дону Энрике часть королевства, границы которой вам хорошо знакомы; поступите с ним, как с осетром, которого вроде бы отпускают на волю в большой садок. Но ведь каждый знает, где можно легко поймать осетра в этом специально созданном для него водоеме. А если вы будете ловить осетра в открытом море, он всегда от вас ускользнет.
— Верно говоришь, — сказал дон Педро, прислушиваясь к Мотрилю с большим вниманием.
— Если он попросит у вас Леон, — продолжал Мотриль, — отдайте ему Леон; ведь чем быстрее он его получит, тем быстрее ему надо будет вас отблагодарить. Тут-то он на день, на час, на десять минут окажется рядом с вами, за вашим столом, у вас под рукой. Такого случая фортуна никогда не подарит вам до тех пор, пока вы воюете друг против друга. Говорят, он в Калаорре; вот и отдайте ему все земли от Калаорры до Бургоса, это лишь приблизит вас к нему.
Дон Педро превосходно понимал Мотриля.
— Да, — глубоко задумавшись, прошептал он, — именно так я и добрался до дона Фадрике.
— Вот видите, — сказал Мотриль, — а я уж было подумал, что вы забыли обо всем.
— Хорошо, — сказал дон Педро, положив руку на плечо Мотрилю, — я с тобой согласен.
И король послал к дону Энрике одного из тех неутомимых мавров, для которых время измеряется теми тридцатью льё, что за день преодолевают их кони.
Мотриль был уверен, что Энрике примет предложение заключить мир, хотя бы в надежде отнять у дона Педро вторую половину королевства после того, как получит первую. Но мавр и король строили свои расчеты, забыв о коннетабле. Поэтому, получив ответ из Калаорры, дон Педро и его советники сильно огорчились, поскольку преувеличивали последствия отказа Энрике.
Правда, дон Педро располагал армией, хотя армия не так сильна, когда осаждена. У него оставался Бургос, но вопрос заключался в том, верны ли ему горожане.
Мотриль не скрыл от дона Педро, что жители Бургоса пользовались репутацией больших любителей всевозможных новшеств.
— Мы сожжем город, — сказал дон Педро. Мотриль покачал головой.
— Бургос не из тех городов, что позволяют безнаказанно сжечь себя, — сказал он. — Во-первых, в нем живут христиане, которые ненавидят мавров, а мавры — ваши друзья; во-вторых, живут мусульмане, которые ненавидят евреев, а евреи — ваши казначеи; наконец, живут евреи, которые ненавидят христиан, а в вашей армии много христиан.
Эти люди будут драться друг с другом вместо того, чтобы сражаться с войсками дона Энрике; они могут сделать лучше: каждая из трех партий выдаст две другие на растерзание претенденту. Послушайтесь меня, государь, найдите предлог, чтобы оставить Бургос, я советую вам уехать из города, пока до него не дошла новость о провозглашении королем дона Энрике.
— Если я покину Бургос, то навсегда потеряю этот город, — возразил дон Педро, терзаемый сомнениями.
— Не скажите. Когда вы вернетесь и осадите Бургос, дон Энрике окажется в нашем положении, и, если, как вы считаете, сейчас преимущество на его стороне, тогда оно будет на вашей. Вы должны отступить, ваша милость.
— Значит, бежать! — вскричал дон Педро, потрясая кулаком.
— Тот, кто намерен вернуться, не беглец, государь, — возразил Мотриль. Дон Педро все еще колебался, но скоро сам удостоверился в том, в чем не могли его убедить советы Мотриля. Он видел, что у дверей домов собираются кучки людей, а еще больше народа скапливается на городских перекрестках, и услышал, как из толпы кто-то крикнул:
— Теперь наш король — дон Энрике!
— Мотриль, ты был прав, — сказал он. — Я тоже думаю, что пора уезжать. И король дон Педро покинул Бургос в тот самый момент, когда на гребне
Астурийских гор появились знамена дона Энрике де Трастамаре.
X. КОРОНОВАНИЕ
Жители Бургоса, которые трепетали при мысли, что они станут причиной раздора в борьбе соперников за престол, и сознавали, что в этом случае им придется оплачивать расходы на войну, едва узнав о бегстве дона Педро и завидев знамена дона Энрике, мгновенно превратились в пылких приверженцев нового короля, и эту резкую перемену их взглядов легко было понять.
Тот, кто в гражданских войнах проявляет даже мимолетную слабость, сразу делается намного слабее, чем он есть на самом деле. Ведь гражданская война — не только столкновение интересов, но и борьба самолюбий. Отступить в этой войне — значит потерять свою репутацию. Поэтому совет, данный Мотрилем — у мавров совсем иные понятия о доблести, чем у нас, — оказался совершенно неприемлемым для христиан, составлявших все-таки большинство населения Бургоса.
Магометане и евреи, надеясь извлечь для себя кое-какую выгоду из смены власти, присоединились к христианам, признав дона Энрике королем обеих Кастилии, Севильи и Леона, а короля Педро объявив низложенным.
И вот дон Энрике — его вел под руку епископ Бургосский — под громкие приветствия народа явился во дворец, где еще чувствовалось присутствие дона Педро.
Своих бретонцев Дюгеклен расположил в Бургосе, а за городскими стенами поставил наемные отряды французов и итальянцев, которые остались верны коннетаблю, когда ушли англичане. Таким образом Дюгеклен мог контролировать город, ни в чем не стесняя жителей. Кстати, была введена строжайшая дисциплина: у бретонцев даже за мелкую кражу полагалась смертная казнь, а у наемников били воров хлыстами. Коннетабль понимал, что победа, которая столь легко им далась, требует бережного к себе отношения, и придавал важное значение тому, чтобы новые сторонники узурпации короны приняли его солдат.
