— В самом деле, — ответил Аженор, — по-моему, ты прав: полсотни марок золотом и полсотни железом для одной скотины — это слишком.
И он опустил на плечо непочтительного оруженосца свое окованное сталью копье.
Плечо Мюзарона осело под этой тяжестью, и, как предвидел Аженор, веселость оруженосца от лишней поклажи значительно поубавилась.
Так они двигались по следам графа Энрике, но не в силах его догнать, через Гиень и Беарн; потом перевалили Пиренеи и через Арагон въехали в Испанию.
Только в этой провинции они нагнали графа, которого увидели в отблесках пожара в маленьком городке, подожженном капитаном Гуго де Каверлэ.
Таким способом отряды наемников возвещали о своем появлении в Испании. Мессир Гуго, большой любитель красочных зрелищ, выбрал город — он рассчитывал сделать его своим маяком — на возвышенности, чтобы пламя на десять льё вокруг освещало этот край, который был ему неизвестен, но который он жаждал узнать поближе.
Энрике ничуть не удивляла эта прихоть английского капитана; он давно водил знакомство со всеми командирами наемных отрядов и знал их манеру вести войну. Правда, он просил мессира Бертрана Дюгеклена воздействовать своим авторитетом на подчинявшиеся ему наемные отряды, чтобы последние не все крушили на своем пути.
— Ибо, — весьма разумно полагал он, — поскольку это королевство в один прекрасный день станет принадлежать мне, я хотел бы получить его цветущим, а не разоренным.
— Что ж, верно, ваша светлость, — отвечал Каверлэ, — но при одном условии.
— При каком же? — спросил Энрике.
— Вы, ваша светлость, будете платить мне за каждый нетронутый дом и за каждую изнасилованную женщину.
— Я что-то не совсем понимаю, — сказал граф, сдерживая отвращение, которое вызывала у него необходимость действовать заодно с подобными бандитами
— Однако все проще простого, пояснил Каверзи. Города ваши останутся целы, а ваше население удвоится — по-моему, это денег стой».
— Ну что ж, пусть так, — сказал Энрике, пытаясь улыбнуться. — Мы поговорим об этом завтра утром, а пока…
— Пока, ваша светлость, Арагон может спать спокойно. Ночью мне все будет видно здесь как днем, хотя, слава Богу, Гуго де Каверлэ ничуть не похож на чудотворца.
После этого обещания, которому можно было довериться, сколь бы странным оно ни казалось, Энрике вместе с Молеоном ушел в свою палатку, тогда как коннетабль отправился к себе.
Тогда Гуго де Каверлэ, вместо того чтобы уснуть, что, как могло показаться, он и сделает после столь утомительного дня, стал прислушиваться к звукам удаляющихся шагов; потом, когда эти звуки смолкли в отдалении, а фигуры растворились в темноте, он тихо поднялся и вызвал своего секретаря.
Этот секретарь был весьма важной персоной в доме храброго полководца (Каверлэ либо совсем не умел писать, что весьма вероятно, либо не снисходил до того, чтобы взять в руки перо, что весьма возможно), так как сему достойному писцу поручалось оформлять все сделки между командиром наемников и пленниками, за коих он назначал выкуп. Поэтому почти не проходило дня, чтобы секретарь Гуго де Каверлэ не составлял подобного рода документа.
Писец явился с пером и чернильницей, держа под мышкой свиток пергамента.
— Садись сюда, метр Робер, — сказал капитан, — и со-ставь-ка мне расписку вместе с подорожной.
— Расписку на какую сумму? — спросил писец.
— Сумму не пиши, но места оставь побольше, ибо она будет немалая.
— На чье имя? — снова спросил писец.
— Имя, как и сумму, тоже не пиши.
— А места тоже оставить побольше?
— Да, потому что за этим именем будет значиться немало титулов.
— Прекрасно, прекрасно, отлично, — забормотал метр Робер, принимаясь за дело с таким рвением, будто ему платили проценты с вырученной суммы. — Но где же пленник?
— Сейчас мы его ловим.
Писарь знал привычку своего хозяина, поэтому он не медлил ни секунды, составляя эту цидулку: раз капитан сказал, что пленника ловят, значит, пленник будет.
В этой уверенности писаря льстивости не было: ведь едва писец закончил писать, как со стороны гор послышался приближающийся шум.
Казалось, Каверлэ не услышал его, а угадал, потому что шум еще не достиг чутких ушей часового, как капитан уже приподнял полог палатки.
— Стой! Кто идет? — сразу же прокричал часовой.
— Свои! — ответил хорошо знакомый голос помощника Каверлэ.
— Да, да, свои, — потирая руки, сказал Каверлэ, — пропусти и подними пику, когда они будут проходить. Ради тех, кого я жду, стоит постараться.
В этот момент, в последних отблесках угасающего пожара, можно было заметить, что к палатке приближается группа пленных в окружении двадцати пяти или тридцати солдат. Она состояла из рыцаря (он казался молодым, цветущим мужчиной), мавра, который не отходил от штор носилок, и двух оруженосцев.
Едва Каверлэ разглядел, что эта группа действительно состоит из лиц, которых мы назвали, он тут же удалил из палатки всех, кроме секретаря.
Те, кого он отослал, выходили из палатки с сожалением и даже не давали себе труда его скрывать: они строили догадки о цене добычи, попавшей в когти хищной птицы, каковой считали своего командира.
При виде четырех фигур, вошедших в палатку, Каверлэ низко поклонился, потом, обращаясь к рыцарю, сказал:
— Государь, если случайно мои люди обошлись с вашим величеством не слишком любезно, простите их, ведь они не знают вас в лицо.
— Государь?! — переспросил рыцарь тоном, которому пытался придать выражение удивления, но вместе с тем сильно побледнев, что выдавало его беспокойство. — Вы ко мне обращаетесь, капитан?
— К вам, государь дон Педро, грозному королю Кастилии и Мурсии.
Из бледного рыцарь стал мертвенно-белым. Он попытался изобразить на губах вымученную улыбку.
— Поистине, капитан, — сказал он, — я огорчен за вас, но вы совершаете большую ошибку, если принимаете меня за того, кем назвали.
— Право слово, ваше величество, я принимаю вас за того, кто вы есть, и думаю, что мне досталась поистине славная добыча.
— Думайте, что хотите, — сказал рыцарь, сделав несколько шагов, чтобы сесть, — как я понимаю, мне не составит труда разубедить вас.
— Чтобы разубедить меня, государь, вам следовало бы вести себя осторожнее и не сходить с места.
Рыцарь сжал кулаки.
— Это почему же? — спросил он.
— Потому, что ваши кости хрустят при каждом вашем шаге, а это очень приятная музыка для бедного командира наемного отряда, которому Провидение делает славный подарок, послав в его сети короля.
